король всех гор окрестных
Пролог
Вечером, когда мягкий закат, роскошный и слегка помпезный, как и все в Асгарде, освещает широкие ступени царского дворца, во внутренних покоях возобновляется тихое, монотонное, привычное жителям дворца движение. Юные асы, спешащие домой после утомительных игр – им всем нравится изображать старшего сына Одина, и играть в битвы – толпятся у небольшого куста, из-за которого можно увидеть стоящий на возвышении дворец.
-Я слышал, неподалеку строится чертог для старшего принца, - шепотом произнес один из мальчиков, с любопытством вглядываясь в узкие высокие окна. В них мелькали тени, и при хорошем зрении можно было даже разглядеть, что они делают.
-Моя мать вчера была на приеме у Всеотца, - гордо сказал другой парнишка, запинаясь, словно он не мог соврать достаточно убедительно, и понял это только теперь. – Она видела Тора, который недавно вернулся вместе с послами ванов. Доспехи у него – блеск, так и хочется прикрыть глаза, до чего сверкают.
Дети возбужденно затараторили, каждый стремился поделиться тем кусочком «великих знаний», которые он добыл, расспрашивая родителей. Все они были отпрысками знатных семей Асгарда, и со временем им предстояло войти в военную, правительственную или некую другую элиту. Тор – могучий Тор, сильный Тор, бесстрашный и умелый, веселый и милосердный, занимал их умы, как пример, которому эти дети стремились подражать.
В стороне остался лишь рыжий и долговязый Эйлейв, который не любил обсуждать свои мысли с кем бы то ни было. Он задумчиво колупал пальцем свое «оружие» - тяжелую палку, заточенную на конце, с замысловатыми рунами, вырезанными ножом, аккуратно и придирчиво. Чтобы скоротать время, пока его друзья наговорятся, мальчик стал вглядываться в окна дворца, рассеянно думая о том, как он достигнет совершеннолетия – нескоро, еще через семь лет – и будет, вероятно, ходить с Тором или его приближенными в военные походы. Эйлейв сморщил нос, с грустью осознавая, что предпочел бы жить где-нибудь среди гримтурсенов, только чтобы оставить себе призрачную возможность изучать науки более тонкие, чем размахивание молотом. Он вскинул голову, прищуриваясь, словно какая-то внезапная мысль пришла ему в голову. Тонкие тени в узковатых окнах дворца задергались более нервно, в такт лихорадочным мыслям Эйлейва. Паренек подошел к кучке своих приятелей, не замечая, как неловко они оборвали свой разговор.
-Послушайте, а кто-нибудь знает хоть что-то о младшем Одинсоне? – спросил мальчик, втайне надеясь хоть на какой-то внятный ответ, и его вопрос прозвучал неуклюжим эхом их прежних мечтаний. Дети равнодушно пожимали плечами.
-Он странный.
-Его почти никогда не видно.
-Тебе-то зачем?
Светлый камень асгардских мостовых стал синеватым, лишь только на город опустилась темнота. Теперь дворец словно растворился в окружающей его тьме, потерял свои четкие контуры – если бы не окна, похожие на пламя свечей, то было бы сложно догадаться, где Всеотец проводит свои вечера и ночи. Дети поспешили домой в напряженном молчании, словно боясь продолжать тему, начатую одним из товарищей. Как не были их семьи близки к царю Асгарда, они соблюдали эту едва уловимую грань, и не могли понять, как кто-то смеет через нее переступать. Эйлейв в последний раз оглянулся, ловя расширенными зрачками вытянутые, гротескные тени в прорезях окон, и ему на мгновение почудилась маленькая выгнутая фигурка, скользнувшая на балкон и пропавшая из виду сразу же после того, как появилась. «Сел, наверное, на пол» , - рассеянно подумал мальчик, подтягивая свое самодельное оружие и стараясь не отставать от остальных. При мысли о младшем принце он позволил себе приписать ему те качества, которыми Тор был обделен, и тут же возжелать служить ему.
Глава 1
Локи очень скоро понял, что его демонстративное пребывание на холодном полу балкона не закончится ничем, кроме затекших ног и нотаций отца. Ветер, ставший недружелюбным, немилосердно трепал волосы, взбивая их в хаотично торчащую массу, а сосредоточиться на книге стало в разы сложнее. Он аккуратно закрыл фолиант, не удержавшись погладил его по корешку, и поднялся на ноги, ощущая в них предательскую дрожь.
Стоять на балконе дворца было двусмысленным времяпрепровождением для Локи. По не вполне понятным причинам, он не любил Асгард. Нет, он даже скорее не выносил его. Но там, вдалеке, если чуть прищурить глаза и перестать замечать тяжеловесные асгардские дома, можно было разглядеть множество интересных вещей, и был виден Биврест, на который принца пока что не пускали. В мидгардских сказках фигурирует такое понятие, как «русалочья лагуна», которая находится на внутренней стороне века – если сильно зажмуриться, а потом чуть приоткрыть глаза, то можно увидеть радужную полоску. Это и есть та самая лагуна. Локи, конечно, не знал об этом, как и не имел понятия о русалках, но с самого детства, вглядываясь в Радужный мост, испытывал непонятное волнение. Биврест притягивал его, как магнит.
-Локи! Ты чего здесь стоишь? Темно же уже совсем, пойдем, отец зовет нас на ужин.
В проеме нарисовался Тор. Младший принц вздернул голову, оставаясь надменно стоять спиной к брату, но внутри его переполнял смех – как ловко ему удалось сделать вид, что он смертельно обижен. Локи сцепил за спиной пальцы и повел плечами, по-мальчишечьи оступаясь, но совершенно по-женски выгибая шею. Он был полон предвкушений, какие частенько посещают нас, когда нам всего двенадцать и наш розыгрыш удался на славу.
-Локи, - протянул Тор, отступая на шаг. Его глаза потемнели, словно он увидел не брата, а нечто иное. В мягком свете, обволакивающим фигуру старшего брата, его лицо, спрятанное в тени, было еще более пугающим. Но Локи, к его счастью, все еще стоял спиной к Тору.
-Пойдем, отец ждет, - снова позвал старший Одинсон, почти что умоляя, и криво улыбнулся. Он сам испугался своих мыслей, настолько захлестнувших его, что стало трудно вдохнуть. Но в голове Тора никогда не было слишком много мыслей, так уж он был устроен – и старший брат улыбнулся шире, уже по-доброму, шагнув к Локи и взваливая того себе на плечо.
С брата слетели вся его нарочитая изящность и отстраненность. Локи задрыгал ногами, смеясь и хлопая Тора по спине, пока тот нес его через весь дворец. Тор и сам начал смеяться, в душе радуясь тому, что он сейчас делает, и стараясь загнать свои недавние, ненормальные и темные чувства в самую глубину своего подсознания.
-Книгу забыл, - радостно сообщил Локи отцу, который смотрел на вновь прибывших сыновей с непонятным выражением лица. Тор снял брата с плеча, аккуратно поставил на пол и отвесил мягкий подзатыльник. Пальцы его при этом прошлись по шее Локи, задевая кончики волос и ткань одежды – Тора повело, и он вынужден был отойти к столу и срочно присесть. Повнимательнее присмотревшись к Одину, можно было бы понять, что такого неуловимого было в его выражении лица – это была нежность. Любуясь сыновьями, Всеотец мысленно возрождал в душе все свои самые теплые мысли об обоих мальчиках. Тор… Уже совершеннолетний, возмужавший, ставший достойной опорой отцу – такой, каким и должен быть истинный наследник. Один не мог припомнить ни одного раза, когда Тор жаловался бы, отступал или решал оставить дело, коль скоро оно оказывалось ему не по зубам. Сейчас, сидя у стола с небрежно собранными в хвост волосами, сын удивительно напоминал отцу его самого – Один не удержался и провел по своему затылку ладонью, словно надеясь, что его, некогда прекрасные волосы, все еще там. Он знал, знал наверняка, что Тор не срезает свои пряди не только из лени или того, что для этого надо отвлечься от тренировок и государственных дел – длина волос была для Громовержца неким сакральным символом силы, подпитанным непрестанными разговорами с Локи. Всеотец всегда думал на младшего сына, если его старший сын вдруг начинал увлекаться какой-либо эфемерной идеей.
Локи тем временем занялся тем, что он любил больше всего, если не читал или не бродил по окрестностям Асгарда, с упорством обламывая хлесткие прутья кустарника, в надежде сделать себе некое подобие оружия – подошел к Тору сзади и начал заплетать золотистые тяжелые пряди в аккуратные косички. Перебирая в пальцах мягкие волосы брата, Локи с наслаждением стягивал их в то, что считал разновидностью искусства, до которого был падок, и размышлял о том, что ему предстоит. Через полгода ему надлежало всерьез заняться тренировками, а до этого времени выбрать – чем именно он собирается поражать врагов Асгарда. Спрашивать совета у отца было стыдно и неловко, и в одно из своих бесцельных блужданий младший принц пребольно схлопотал по лицу веткой кустарника. Удар вышел крепким, и на щеке вспыхнула красная полоска. С разъяренным шипением Локи ухватился пальцами за прут, дергая на себя, и с трудом оторвал его – это был один из тех случаев, когда младший Одинсон свирепел от причиняемой ему боли. Прут удобно лег в ладонь, словно был создан для того, чтобы им рассекали воздух, или, может быть, врагов самого принца. Он взмахнул своей находкой в воздухе, восторженно улыбаясь свистящему звуку, прорезавшему тишину, только вот бить по пустоте было не так заманчиво. Словно во сне, Локи протянул свою левую руку, растопыривая дрожащие пальцы, и ударил, сильно хлестко и точно, в самое больное место – а тело, подлое тело, отозвалось ликованием, недостойным ребенка. Разломив свое «оружие», принц спешно вернулся к себе, по дороге прижимая руку к животу и украдкой опуская глаза – и чувство восторга вновь и вновь поднимало голову внутри Локи. Мотнув головой, чтобы прогнать воспоминания, принц дернул на себя голову Тора за вновь сплетенные косички, и нежно чмокнул в макушку, радуясь тому, что отец здесь, мать скоро придет, что его брат взрослый и скоро станет закаленным в боях воином, что Локи дочитает сегодня интересную книгу и завтра попробует создать оружие снова, что огонь в камине так здорово потрескивает и что в своей комнате, в полумраке, среди мягких подушек, можно будет спокойно порукоблудить, думая о свистящем, режущем воздух ударе и вздувшихся на руках багряных полосах.
Один окинул Локи взглядом, и понял, что его в сравнении со старшим сыном, Всеотец нисколько не знает Локи, и не может понять его. В тот момент, когда Локи потянул брата за волосы, Один отвернулся, чтобы поприветствовать кивком головы свою жену, и не увидел, как побледнел старший сын, скользя ладонями по столу. Пламя, потрескивающее в камине, причудливо играло тенями, отчего залу наполнял слегка помпезный уют, присущий именно царским, парадным покоям асгардского дворца.
Фригг прошла на свое место, шелестя длинной расшитой юбкой, нежно коснулась рукой головы Локи и погладила Тора по щеке тыльной стороной ладони. Мальчики завозились, рассаживаясь, и началась неторопливая беседа, прерываемая смешками Локи, попытками Тора казаться взрослым и, как результат – кусочками еды в волосах младшего и крошками на его одежде. Теперь смеялся и Тор, позволив себе забыть на мгновение о своих тяжелых мыслях, о том, что его ждет и о предстоящей недельной поездке в Ванахейм. Весь город медленно отходил ко сну.
Глава 2
Локи снился сон, в котором он чувствовал себя чужим. Вся его семья, гости и просто элита Асгарда расположились полукругом на низких золотых треножниках, а сам принц стоял на возвышении, боясь опустить взгляд на свои ноги, явно обутые в непривычную обувь. Один одобрительно усмехнулся, делая неторопливый жест рукой, и мать опустила глаза, словно тоже не хотела смотреть на ноги сына. Тор вскочил на ноги, тяжело дыша и расталкивая гостей – он смотрел Локи прямо в глаза, и кулаки его сжимались от накатившей ярости.
-Кто надел это на тебя?! Локи! Кто? – лихорадочно шептал брат, подхватывая младшего подмышки и сажая на край возвышающейся платформы. Дрожащие пальцы Тора стащили с Локи диковинную обувь, и в глазах мелькнуло облегчение.
-Ты не должен позволять подобное… Локи, ты слишком похож на женщину, не надо позволять надевать на себя такое, что ты делаешь?! – настойчиво продолжал старший Одинсон, с отвращением отбрасывая туфли подальше от брата. Неожиданно для себя, Локи заплакал, по-детски, навзрыд, размазывая по лицу слезы и пытаясь дотянуться до брата и обнять его. Сон прервался внезапно, словно кто-то толкнул младшего принца в плечо. За узким тонким окном занимался рассвет, и прозрачный, едва различимый солнечный луч пополз по полу, переместился на одеяло и лизнул ноги Локи. Мальчик, все еще оцепеневший ото сна, протянул руку, в немыслимом желании стряхнуть полоску света со своих ног – и лучик, послушный его руке, оказался на полу. Локи, чувствуя себя бодрым и ничего не понимающим, попробовал поиграть с лучом – тот перемещался, покорный движениям ладони принца. Еще. И еще. Младший Одинсон звонко рассмеялся, вскакивая с кровати и выбегая из комнаты, чтобы с радостным топотом побежать в покои брата. Луч помедлил, решая, следовать ли за заигравшимся богом, или остаться на месте – и остался лежать на полу, разрастаясь и становясь все ярче, ожидая приближения полудня.
Дверь в комнату Тора была приоткрыта – Локи вежливо остановился у самой щели, борясь с желанием сунуть туда нос. Но что-то на уровне врожденной вежливости подсказало ему, что нужно делать, и принц постучал костяшками пальцев по косяку, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу. Брат отреагировал не сразу – его медленные шаги раздались у самой двери спустя пару минут, и взору Локи предстал самый обычный, заспанный, взъерошенный Тор, с набрякшими веками и туго обвязанными простыней бедрами. Игнорируя вопрос во взгляде брата, младший Одинсон проскользнул у того под локтем, проворно запрыгивая на кровать и растягиваясь на ней. С лица Тора исчезла улыбка, и он нелепо застыл в дверях, моргая и не зная, куда себя деть.
-Что стоишь, брат? Я прервал твой сон? – ехидно сощурился Локи, поднимая руку и чуть сжимая пальцы. Длинная тень от резной ножки стола поползла к ноге Тора, обвивая ее за щиколотку, и тот рвано выдохнул, забывая сохранять представительный вид. Он снова попытался сказать хоть слово, но вновь не смог, лишь глядя во все глаза то на брата, то на тень, по-хозяйски устроившуюся на его ноге.
- Я-то думал, только с лучом у меня так здорово выходило. А, оказывается, я еще и повелитель теней, - рассмеялся младший, но не получил в ответ ни тени улыбки. Он обеспокоенно вскочил, подходя к брату и дотрагиваясь до его плеча. Тор сломался, не сумев сдержать себя – обвил руками нескладное тело Локи и вжался носом в мягкое теплое местечко за ухом, где у брата начинали виться густые темные волосы. Лихорадочно соображая, что же следует сейчас сказать, Тор извиняющимся тоном произнес:
-Мне снился плохой сон, про тебя брат.
И, к своей досаде, Локи чуть не расплакался – не потому, что был сентиментальным или неженкой, нет – потому что впечатления собственного сна были столь отчетливыми и неприятными, что объятия Тора чуть было не завершили все дело. Поджав губы, Локи сочувственно сжал запястье брата и вышел из его комнаты, решив пойти в купальни и хорошенько смыть с себя весь осадок ото сна. Шаги его были неслышными, легкими, и почти взрослыми.
Оставшись один, Тор запустил руки в волосы, наматывая пряди на пальцы, стараясь сделать себе больно. У него не осталось почти никаких связных мыслей, только сменяющие друг друга отчетливые картинки. Вот Локи входит раньше на пять минут, не постучав в дверь, и видит Тора, с мукой, отчетливо видной на лице, гладящим себя по впалому животу. Или другое – Локи трется о его плечо носом, влажной дорожкой поцелуев спускаясь к груди и опускаясь на колени. Ему всего лишь двенадцать, и его губы потрескаются, пойдут кровоточащими ранками, которые Фригг обязательно смажет мазью.
Мазью.
Тор закрыл глаза и надел легкую рубашку с вышитым золотыми нитками воротом. От того, как небрежно он натянул ее через голову, нитки полопались, некрасиво торча и щекоча шею. Полностью одевшись, громовержец стремительно покинул спальню, сварливо хлопая дверью. Дворцовые коридоры полны утреннего солнца, слепящего глаза, от которого Тору становится немного легче – темный и колкий образ брата растворяется в нем, уступая место голоду и нетерпению.
Громовержец миновал покои родителей, не дыша прошел мимо двери Локи, вслушиваясь и изо всех сил стараясь не вслушиваться. Но все было тихо, безмолвно и спокойно. Он представил себе брата, спящим, поджавшим колени к груди и приоткрывшим рот, или – Тор остановился как вкопанный, оцепенело моргая – внезапно представил брата взрослым, тонким юношей, цепко держащим Тора за подбородок. Глаза его, как таковые исчезли, уступив место холодной, злой, кусачей тьме, норовившей ужалить и ударить побольнее. Этот новый Локи не укладывался в голове, и громовержец ускорил шаг, бормоча себе под нос: «Это всего лишь воображение. Это я его таким сделал, в своих мыслях, больше ничего». На памяти Тора брат никогда не злился – или же воображение отказывалось подкидывать нужное воспоминание. Локи, будучи самодостаточным, утонченным и склонным к шуткам, тем не менее, ни разу не давал повода наказывать его или упрекать в чем-либо. Правда, он был еще совсем мальчишкой – несформировавшимся человеком, недоступным для взрослого понимания, но в глубине души Тор отчаянно жаждал подловить его.
Уличить.
Поймать.
Совесть, не до конца задушенная боями и не до конца растоптанная ножками асгардских девиц, мучила громовержца, не давая ему возможности не то чтобы задуматься о возможности желаемого, но и даже облечь в слова смутные, пугающие идеи. Тор хотел обвинять, знать, что его фантазии имеют под собой почву, что Локи виноват, и что за последний год резко подросший брат сам провоцирует Тора. Но брат был весел, добр и неизменно одинок в своей доброте.
Если выглянуть из окна чертогов Всеотца, чтобы бросить взгляд на Асгард, простирающийся, на сколько хватает глаз, то можно увидеть вздыбившийся горный хребет, столь исполинский, что только асгардцы могут перебраться через него. Этот хребет, по поверьям, передаваемым из уст в уста, является ни чем иным как корнем дерева Игдрассиль, который хотел прорасти в Асгард, тем самым угрожая разрушить полгорода. Один умолил Древо Мира оставаться в недрах благодатной асгардской земли, отчего сады в этих местах необычайно пышны и прекрасны, а почва плодородна. Проходя через внутренний дворик дворца, Тор машинально поклонился земле, касаясь ее двумя пальцами, и приложил их к губам.
Площадка для тренировок была предсказуемо пуста – никто из воинов не будет упражняться в такую рань, да еще если солнце сегодня так беспощадно. Но ярость, глухая злоба, бессилие и усталость, наполнявшие Тора до краев, искали выхода, чтобы через некоторое время вернуться вновь. Молот привычно лег в ладонь, чуть нагретый, тяжелый и приятно оттягивающий руку – и громовержец ударил по земле, выдохнув от тряхнувшего его восторга. Поле для тренировок пошло трещинами, едва заметными, но предупреждающими, словно вот-вот грозящими превратиться в зияющие раны на теле земли. Дернув головой, Тор прикрыл глаза и оскалился – зло, бешено и весело, делая сильный взмах рукой, от которого волосы его безвольно упали на плечи. Молот, перебив семь деревянных подпорок, встретился с цепкими пальцами бога, такой же злой, полный сил и солнечной ярости. Навес тяжело рухнул, погребая под своей тяжестью доспехи, оружие, тренировочные мишени и прочий хлам, с грохотом смешиваясь в одно целое и исторгая клубы пыли. Второй удар по земле Тор нанес полукругом, взрывая почву и теряясь в ощущениях, похожих на пьянящий оскал вседозволенности. Богу хотелось смеяться, хотелось разнести в клочья весь Асгард и смеяться над этим, потому что он был зол, потому что солнце слепило, потому что Локи двигает тени, потому что ему восемнадцать и все изменилось за какой-то чертов год, потому что из него лепят мужчину и наследника, потому что молот так непозволительно хорош, потому что у брата такая тонкая шея, потому что Тор хочет Локи.
Развороченный участок земли был жалок. Выдернутые с корнем подпорки, переломанные столбы и навес, превратившийся в груду трухи, перемешанную с лязгающим металлом, взрытая и искореженная земля – все это окружало Тора, беспомощно опустившего руки, с затаившимся в глазах ужасом. Он разлепил пересохшие губы, оглядывая вздымающийся вдалеке хребет, и прошептал, удивленно проговаривая каждое слово:
- Я хочу своего брата.
К Тору, минуя внутренний двор и крытую галерею, шел Один, и в его шаге было нечто скрытое, угрожающее и недоброе.
Глава 3
Теплая вода дворцовых купален подарила Локи часы успокоения. Он закрывал глаза и мысленно вспоминал то, о чем читал за последние недели – а в этой сфере мало кто мог сравниться с юным любознательным сыном Одина. В обширной библиотеке, которая показалась бы жителю Мидгарда не меньшей, чем громадная площадь, можно было найти любую книгу, начиная от древних, запыленных и написанных неизвестным принцу языком гримтурсенов свитков, и заканчивая напевами жителей Мидгарда, которые некогда привез в Асгард Гюльви, в знак своего восхищения перед мудростью и величием древних богов. Локи обычно проводил в этом помещении большую часть дня, жадно проглатывая страницу за страницей, чтобы незамедлительно приступить к следующей книге. На полках попадались и такие, смысл которых не мог быть понятен юному богу – в этих фолиантах хранились обычаи мидгардцев, их нравы, описания их жизней, летописи великих мидгардских королей. Не любивший спрашивать совета, принц поджимал губы и молча протягивал непонятную ему книгу высокому человеку с гладким, спокойным лицом, который неизменно сидел за своим тяжелым резным столом, писал что-то и каждый день по-новому заплетал свои длинные темные волосы. Гудред поднимал на Локи глаза и чуть улыбался; в его улыбке не было дружелюбия, лишь неподдельное счастье от того, что он может поговорить о своей любимой книге. Сам принц был для Гудреда только слушателем, молчаливым и внимательным, а потому очень ценным. Сцепляя свои тонкие пальцы, этот человек мягко и тихо пояснял все то, что Локи не решался спросить, не оставляя ни одного неупомянутого аспекта. Платон, Тацит, Эшенбах, Гальфрид Монмутский, «Повесть о Гэндзи», «Махабхарата», Шекспир, бесконечные поэмы, эпосы, песни и сказания проносились у Локи перед глазами, отчего он стоял, затаив дыхание и жадно слушая Гудреда.
Не обсохнув, Локи надел свою длинную рубашку и придирчиво и аккуратно завязал тесемки на рукавах. Штаны, которые он носил уже второй год, становились коротковаты, обнажая мальчишеские узкие лодыжки - Локи теперь уже не приходилось подворачивать их. Взъерошив только начавшие прикрывать уши волосы, принц обулся и обернулся к окну - палящее утреннее солнце расчертило пол на сверкающие квадратики света. Локи расслабленно представил себе ажурную резную крышу Фрейевой башни, и решил отправиться туда, чтобы немного почитать, подремать и подумать. Во дворце было непривычно тихо - Один с утра уединился в своих чертогах, вынужденный обдумать, как поступить с послами ванов, мать всегда допоздна лежала в кровати и что-нибудь вышивала, а брат, судя по его утреннему настроению, ушел к Фандралу, чтобы отвлечь себя дружеской беседой. Остальные же бесчисленные обитатели царского дворца в первой половине дня замирали, неспешно занимаясь каждый своим делом, и лишь к вечеру сходились в шумной пиршественной зале. Разбегаясь и скользя по коридорным плитам, Локи преодолел немалое расстояние - теперь у него появилась чарующая возможность цепляться пальцами за солнечные блики и тени, чтобы разогнаться.
Фрейева башня была построена еще в самом начале времен, когда в Асгарде мало было прекрасных женщин. На древнем языке "фрейя" означало "дама", и лучшие зодчие со всех миров были призваны в Асгард, чтобы создать башню, которая смогла бы сравниться великолепием с самыми прекрасными девами каждого из миров. Архитектор Фрейгейр, прибывший из Ванахейма, предложил завершить строение резной каменной крышей, дерзко смотрящей в небо своим шпилем. Такие одежды, говорил он, носили богини его родины; их одеяния были сотканы из сока, стекающего по стволу Игдрассиля и бывшего прочным и полупрозрачным. Богам настолько понравилась эта идея, что они дали башне имя, которое одновременно и прославляло бы всех прекрасных дев Ванахейма, и служило бы воспоминанием о талантливом зодчем. Юный Локи очень любил стоять на полу этого сооружения, разглядывая причудливые узоры прорезей окон и крыши.
В тот день младший принц вновь очутился на самом верхнем этаже башни, с восторгом манипулируя лучами и создавая вокруг себя прохладную тень. Локи раскрыл книгу, собираясь углубиться в чтение, но услышал слабый, гулкий звук, от которого словно бы задрожал пол. Принц задумчиво поморщился, вскидывая голову - звук вновь повторился, становясь сильнее. В третий раз он дополнился лязгом металла и грохотом, после которого в воздухе повисла зловещая тишина. Чувствуя смешанный с любопытством страх, Локи ухватился пальцами за нагретые резные оконца, ожидая увидеть все, что угодно, но только не это.
Тор был страшен. Каждый, кто видел его в бою, запоминал на всю жизнь перекатывающиеся под кожей мышцы, алчный, яростный взгляд и разметавшиеся волосы, концы которых были будто охвачены пламенем. Сегодня он предстал перед глазами Локи, вскидывая руку, скалясь, и ударяя молотом по напряженной земле, взрыхляя и терзая ее, пытаясь причинить ей боль столь же сильную, какую испытывал и сам. Вокруг Тора рушились неустойчивые навесы, падали доспехи, а он смотрел перед собой невидящим взглядом, снова и снова "нападая" на все кругом. Локи едва заставил себя вдохнуть. Он хотел, чтобы это прекратилось, немедленно, сейчас же, чтобы брат успокоился. Непонятно почему, состояние Тора волновало Локи сильнее, чем обычно - исчезло даже неизменное восхищение от мастерства брата, уступая место безграничному желанию прекратить это. Он почувствовал, на одно безумное мгновение, что вместо почвы под ногами Тора лежит он, Локи, и брат замахивается на него, почувствовал боль, стянувшую грудь, и тихо взвыл, кусая себя за запястье.
Один поднял голову, устало смотря на сына. Весь бледный, тонкий и отстраненный, Локи медленно и аккуратно прикрыл за собой дверь.
- Отец, я счел своим долгом сообщить, что опасаюсь за своего брата. Он на поле для тренировок, и от поля осталась лишь груда обломков, - сказал Локи тонким голосом, чувствуя, как пылают уши. Всеотец поднялся из-за стола и молча прошел мимо сына, сохраняя бесстрастное и спокойное выражение лица, которое стоило ему всего его самообладания. Локи остался стоять в чертоге отца, оцепенело глядя в пол и чувствуя всю ту же боль в груди. Повинуясь нелепому желанию, пальцы младшего принца оттянули ворот рубашки, и он увидел расползающееся по груди отвратительное, синеватое пятно, прошитое тонкими бардовыми венками. Локи надавил на него и скривился от боли, мгновенно кольнувшей его в висок. Что-то подсказывало ему, что брат больше не борется с чем бы то ни было. Что-то подсказывало Локи, что он только что сделал гадкое, неправильное, и... такое забавное дело. Как и красноватые полосы от удара прутом, синяк, красовавшийся на груди, почему-то вызвал у принца нервную улыбку - такую, из-за которой асы начинают сторониться тебя. Локи подошел к одному из окон, обрамляющих круглый высокий зал, и прижался носом к мутноватому стеклу. Расплывчатая фигурка Одина приближалась к Тору, который со спины смотрелся уязвимым и дерзким.
Глава 4
Как силен бывает асгардский ветер! Он гнет пышные кроны деревьев, завывает в дворцовых чертогах, взметает полы одеяний стыдливых асиний и путает прекрасные волосы Сиф.
Асгардский ветер бывает разным - это и легкое дуновение, чуть колышущее узорчатые шторы на окнах чертогов, это и освежающие потоки воздуха, примчавшиеся с далеких морей, насланные Ньердом, чтобы усмирить полуденный зной, и холодные порывы ветра, стелящегося по земле ближе к вечеру, когда тяжелые думы наполняют душу Всеотца. Бывает также, что над изящными строениями города богов стягиваются и нависают тучи, темные и плотные, прибывшие из далеких, туманных краев земли, где обитает исполинская змея Ермунганд. Резкие и безжалостные порывы ветра гонят тучи к Асгарду, чтобы излиться на его плодородные земли дождем, портящим сады, леса и поля края богов. Испуганный Ньерд пытается остановить угрюмые тяжелые тучи, но даже он, бог ветров, не в силах это сделать - и на Асгард обрушивается злой, сильный и разрушительный ветер. О, как он бывает силен!
Полуденное солнце, ставшее свидетелем Торовой ярости, померкло, когда из-за горного хребта показались необъятные, гонимые ненасытным ветром облака. Это Ермунганд, вечный противник Тора, почувствовал своей кожей ярость бога, ибо даже до его слуха дошел гул, издаваемый Мъельниром, и ударил хвостом по воздуху, насылая на Асгард ураган. Бесстрастное лицо Одина не дрогнуло, он лишь слегка нахмурился, проходя между колоннами галереи. Зоркий взгляд Всеотца оглядел то, что раньше было полем для тренировок, и он убедился - Локи не врал.
Если честно, до этого Один в словах сына немного сомневался.
Тор, придя в себя, осторожно опустил молот на землю и огляделся. Плечи больше не жгло солнечными лучами, но руки громовержца были в синяках и ссадинах - до такой степени он увлекся своей "битвой". Теперь, когда ярость прошла, уступая место усталости, Тор с ужасом вспомнил, какие чудовищные слова сошли с его губ. Не замечая нанесенного земле ущерба, громовержец тяжело опустился на колени, и даже сквозь плотно закрытые веки он почувствовал, как почернело небо над его головой. Старший сын Одина знал, что в таких случаях следует выговориться кому-то и выслушать совет, но ему страшно было подумать, что будет, скажи он хоть кому-нибудь о своем непозволительном желании. Перед глазами у Тора невольно встал образ матери - юноша попробовал представить Фригг доброй, всепрощающей и милостивой. Мать поправила рукой свои золотистые волосы, уложенные в замысловатую прическу, и посмотрела в глаза сына долгим ясным взглядом. Громовержец попробовал вообразить голос матери, и та, садясь на резной треножник, спросила:
-Что тебя тревожит, Тор? Который день ты ходишь мрачнее тучи.
"Я запутался", - мысленно ответил ей юноша, сжимая губы и вскидывая глаза. В воображении громовержец мог не бояться быть отвергнутым, поэтому смело произнес: "Я желаю получить Локи, хоть и знаю, что это и самое последнее, что дозволено мне во всех девяти мирах". Мать не улыбнулась, но на ее лице не было отвращения или страха - Фригг, какой она была в воображении старшего сына Одина, преисполнилась жалости.
-Женись, мой любимый сын, поищи себе невесту, и твое наваждение пройдет, я уверена, - грустно произнесла она, вставая. Тор распахнул глаза, и фигура матери растворилась на внутренней стороне его век. Все такая же взрыхленная земля, окруженная обломками деревянных столбов, была накрыта тенью, отбрасываемой тучами. Напротив сына стоял Всеотец, и его взгляд был холоден.
-Что случилось, мой сын разучился управлять той силой, которой он наделен? - тихо промолвил Один, в то же время проводя ладонью над землей. Невнятные остатки навеса рассыпались трухой, а из попорченных доспехов возник один исполинский железный великан, тут же поклонившийся своему создателю и отошедший на пару десятков шагов. Тор упорно молчал, с вызовом смотря на отца. К сожалению, произошедшее он не мог объяснить даже себе самому.
Один наклонился, прикасаясь пальцами к губам и прикладывая их к трещинам в поверхности земли. Поле для тренировок затянулось, как затягивается рана на неуязвимом Бальдре - земля словно облегченно вздохнула, избавленная от той боли, которую нанес ей Тор, сын Одина. Всеотец трижды поклонился, с тревогой поднимая глаза на темнеющие тучи, и тихо промолвил на древнем языке: "Благодарю тебя, Игдрассиль", прежде чем молча кивком приказать сыну следовать за ним. Больше всего на свете Тор не хотел бы сейчас услышать звук грома.
-Этот великан, Вегард, отныне будет охранять землю Асгарда от таких же неразумных юнцов, как и ты, - произнес Всеотец на ходу, не оборачиваясь. Громовержец против воли скрипнул зубами от бессилия и сознания собственной глупости, и над дворцом едва слышно пророкотали первые раскаты грома. Отец стремительно шел впереди, вновь минуя внутренний дворик и вступая в зал с низким потолком и широкими окнами до пола, в котором шаги звучали гулко и весомо. Один из верных слуг царя послушно кивнул ему, исчезая в боковой галерее. Оконные рамы со скрипом распахнулись, грозя слететь с петель, и холодный ветер взметнул волосы Тора, издевательски бросая их ему в лицо. Стихия сознательно дразнила вспыльчивого бога, добиваясь своего – новый, более сильный раскат грома раздался вдалеке, отчего задребезжали стекла. Из приоткрытой двери показался Ньерд, круглое и растерянное лицо которого выражало бессилие.
-Всеотец, я ничего не могу поделать. Проклятые ветра не подчиняются мне, а тучи разражаются грохотом по неизвестной мне причине, - быстро произнес ван, удивленно оглядывая насупившегося Тора. Один саркастично ухмыльнулся, махнув рукой в сторону сына.
-Это все он, Ньерд, кому еще будет так благоволить Ермунганд, как не моему любимому отпрыску. Тор, прекрати злиться, ты спалишь нам весь Асгард, - бросил Всеотец громовержцу, досадливо мотнув головой, - если бы Локи не предупредил меня, неизвестно чем это вообще могло кончиться.
Ньерд не смог не скривиться в скептичной гримасе. По каким-то, ему одному известным причинам, бог ветра недолюбливал младшего Одинсона и считал, что неразумный мальчишка, тем не менее, ничего и никогда не делает просто так. Ван поплотнее закутался в свой зеленоватый плащ, шагая рядом с Одином и тихо с ним переговариваясь. Ньерд в последнее время долгие часы проводил в покоях царя Асгарда, ибо лишь ему было под силу дипломатично говорить со своими сородичами, ванами, гостившими в чертогах Одина. Тор, только постигавший основы красноречия, был вынужден помногу говорить с богом ветров, добиваться такого же мягкого, ублажающего тембра и интонации, таких же плавных речевых оборотов и образности речи.
Войдя в покои Фригг, Всеотец жестом отпустил Ньерда, который явно нехотя покинул светлую комнату царицы. Сама мать царских отпрысков сидела у окна, тревожно вглядываясь в темнеющий, едва различимый горизонт. Тор невольно отвел глаза, все еще вспоминая свою недавнюю мальчишескую выдумку. Отец, такой же сосредоточенный и тихий, как и мать, встал возле нее, нежно сжимая плечо Фригг и смотря на сына непонятным, задумчивым взглядом.
- Пришло время тебе выбрать невесту, - устало произнес Один, глядя на жену. Женщина кивнула, безмолвно подтверждая не только слова мужа, но и те бесплотные фантазии Тора, которые, как он считал, никак не могут хоть частично стать реальностью.
- Учти, когда я говорю «выбрать», это значит, что мы уже нашли тебе девушку, но ты сделаешь ее своей невестой публично, добровольно, как того требуют наши традиции, - жестковато уточнил Всеотец, сбрасывая руку с плеча Фригг и направляясь к двери. Этим он словно показал, что разговор окончен, и сына лишь поставили в известность. Тор передернул плечами, словно норовистый конь, но в который раз за день промолчал. Только когда они с матерью остались наедине, громовержец позволил себе спросить:
-Кто она?
-Сиф, - ответила мать, словно это имя изначально должно было слететь с ее уст. На пару мгновений, пару коротких, безумных мгновений, Тор представил другое, запретное имя, произнесенное матерью, и сердце сладко дрогнуло, надежно пойманное в силки. Небо сотряслось от череды раскатов грома, из почерневшего неба хлынул дождь, заставивший Фригг стремительно отойти от окна. Громовержец выскочил из покоев царицы, машинально дошел до середины коридора и замер, захваченный разнообразными мыслями. В другом конце длинной аркады возникла маленькая юркая фигурка, посмотревшая на брата с жалостью и опасением.
Глава 5
Что может быть красивее блеснувшего на солнце клинка? Тяжелый меч оттягивает руку и удар, от которого гибнут все мнимые враги, выходит нелепым, но кто мешает попробовать снова? Тренирующиеся на поле дети, будущие соратники Тора, знатная поросль Асгарда, с воодушевлением разрубают пополам податливые безмолвные чучела, воздух полнится лязгом, воплями и топотом сотен ног. Старшие товарищи, уже прошедшие испытания, или побывавшие в битве, следят за тем, чтобы ни один ребенок не отлынивал от занятий: им ли не знать, что опыт и сноровка – вещи порой более важные, чем точный глаз или удача. Поле для тренировок для этих детей является не просто местом, где они набивают руку: здесь впервые в жизни они сталкиваются лицом к лицу с самими собой, трусливыми или храбрыми, одиночками или лидерами, хитрыми или идущими напролом, здесь они вырастают в тех, кто потом сокрушает грозную плоть врага одним точным, безжалостным ударом.
В певучем великолепии битвы Тор - истинный воин – находит успокоение. Он не задумывается, что именно так привлекает его в сражениях, но стоило бы кому-то, вроде Локи, спросить Тора об этом, то старший сын Одина, не задумываясь, сказал бы: «Я люблю силу». Слабость, как предшественница поражения, была осмеяна на полях для тренировок, вызывая в Торе чувство глубокого омерзения – в силу своей прямолинейности, громовержец не мог перебороть в себе неприязнь к женщине, пускай и красивой, которая воплощает собой покорную тщедушность. В бесконечных тренировках, боях и поединках, старший Одинсон вырос и возмужал, научившись думать о более удачном применении молота, выгодных позициях, важности опыта и расчете силы удара, чтобы, вернувшись, домой истинным наследником, выбрать себе супругу.
Чтобы понять, что выбирать ему не дала ни судьба, ни царственные родители.
- Тор! – воскликнул Локи, быстро преодолев расстояние между ним и братом. Тонкий голос младшего сына Одина гулко отдался в высоких сводах. Тор, не успевший даже обдумать свой разговор с отцом и матерью, был захвачен врасплох, и растерянно улыбнулся вытянувшему шею от любопытства брату.
- Что случилось на поле для тренировок? – неуверенно спросил Локи, отводя глаза. Его пальцы теребили ворот рубашки, то задирая его повыше, то будто стремясь разорвать. В коридоре внезапно стало очень холодно – ветер, начавший было успокаиваться, взметнулся вновь, проносясь по покоям дворца и свистя в узких прорезях окон. Шея и спина Локи покрылись мурашками, а губы чуть побледнели, сжатые от волнения. Тор не мог отвести глаз от едва наметившегося, мальчишечьего кадыка, который брат тут же накрыл ладонью, в бесполезном стремлении согреться.
- Тор, - снова позвал Локи, на этот раз немного удивленный молчанием брата. Громовержец молча подхватил Локи подмышками, перекидывая через плечо и унося в сторону его комнаты. В этот раз Локи не смеялся.
***
Тяжелые пряди волос, золотистые на солнце и медные при изменчивом свете свечей, падали на спину, когда девушка обеими руками снимала тяжелый шлем. Волосы завивались крупными кольцами на концах и волнами обрамляли строгое, красивое лицо с густыми бровями. Перекинув через плечо мягкую, послушную массу, девушка отделяла пряди, одну за другой вплетая их в причудливый узор прически. Руки уставали, пальцы немели – ведь волосы доставали ей до нижней части спины – но нужно было скрупулезно подцепить каждую прядку. Девушка с ненавистью разглядывала тонкие волосы, щекочущие лицо, и мечтала срезать их одним взмахом ножа, которым она так точно попадала в цель. Но завораживающе красивые, гладкие и пышные пряди были такими…своими, что девушка была уверена – срежь она их, и все тело наполнится самой нешуточной болью. Дверь комнаты приоткрылась, и к удивлению самой хозяйки, на пороге возникла Фригг.
- Сиф, мне нужно с тобой поговорить, - произнесла она, окидывая взглядом склонившуюся перед ней деву.
***
Тор опустил брата на кровать, так же молча подтянул к себе покрывало, небрежно смятое Локи еще с утра. От солнечного пробуждения не осталось и следа – из окна было хорошо видно небо, затянутое ставшими серыми тучами. Локи вдруг вырвал расшитую ткань из пальцев брата и накинул ее себе на плечи, вновь неестественно выпрямляя спину и прикрывая глаза. Тор остался стоять на коленях около постели, и в какой-то момент понял, со всей красочной, неизбежной ясностью, что через пару дней он объявит о своем желании взять в жены Сиф, что еще через месяц он ляжет с женщиной и должен будет заняться с ней любовью – и на мгновение ему показалось, будто наваждение, вызванное братом, исчезло, испарилось, уступая место правильному, оправданному желанию. Это было дурным сном, злой издевкой, кошмаром и бредом! Тихо рассмеявшись, Тор подался вперед, крепко обнимая Локи и прижимая его к себе, готовый радостно рассказать брату о своей невесте, просто поболтать с ним, другим, подросшим, как они делали раньше; Тор просунул руки под покрывало, касаясь ладонями горячего живота Локи сквозь одежду.
И тут все рухнуло, как рушится прогнившая крыша, как рассыпается трухой фигура забытого деревянного идола – голос Локи прозвучал одновременно с настигшим Тора жаром, расползшимся в паху, заставившим уши гореть от злости на себя.
- Может перестанешь душить меня и расскажешь, что с тобой сегодня случилось?
Громовержец отдернул руки, едва сдерживаясь, чтобы не ударить брата. Слабый запах мыла, исходивший от волос Локи, словно окутал Тора целиком, не давая вырваться. Наваждение, бред, дурной сон, издевка!
- Может успокоишься? Я женюсь, - старший Одинсон сделал паузу, стараясь сглотнуть вставший в горле ком, - но тебя подобное еще не касается. Не в силах отвести взгляд от напряженной спины Локи, Тор вышел за дверь, не чувствуя ватных, не слушающихся его ног. Теряя голову, Одинсон оперся о стену, прерывисто дыша и запуская руку за пояс штанов – тонкий, хрупкий, своевольный братец, источающий неправильный, непохожий ни на что иное, запах, улыбающийся, смеющийся, ступающий узкими ступнями на холодные плиты асгардской пиршественной залы возник перед ним, давая Тору всего пару секунд, череду обжигающих образов - и громовержец кончил, беззвучно хватая ртом воздух и ошарашенно смотря прямо перед собой.
Глава 6Локи не мог дать точного определения своему состоянию. То, что побуждало младшего Одинсона безвылазно сидеть в своей комнате, имело какие-то глубокие и пугающие его самого корни. Подтянув ноги к животу, мальчик играл с юркими язычками пламени, заставляя их появляться на кончиках пальцев – а в ушах все еще звучал голос брата. Локи словно ощупывал свои мысли, по-взрослому анализируя каждое слово, каждое движение губ отца, матери, брата, и от всего этого хотелось заскулить.
Дети, игравшие на улицах Асгарда в тот день, когда Эйлейв спросил про младшего принца, наслушались приглушенных разговоров своих родителей, большей частью знатных вельмож, вхожих в чертог Ньерда. Локи Одинсон был для этих «юных воинов» фигурой столь же загадочной, сколько и непривлекательной – уж слишком он отличался от остальных. Один, бесстрастно сажавший сыновей по обе руки от себя, не давал повода никаким предрассудкам, Фригг нежно улыбалась из полумрака своей спальни, но упорная природа асгардцев искала, тщетно, но непрестанно, того, с кем можно не считаться. В пиршественной зале, или на широком балконе перед огромной площадью, или в чертогах, стоило лишь Тору ласково потрепать брата по волосам, освободить место в первом ряду, а то и вовсе схватить на руки и захохотать – и авторитет громовержца делал свое дело. Тор был для Локи всем, что олицетворяло собой любовь, защиту и веселье, и в своих самых грязных и недобрых мыслях Локи путался и мялся лишь от того, что знал – брат бы оттолкнул его за это.
А у Сиф были руки, покрытые едва заметными веснушками. Волосы ее, золотисто-медные, словно пропитанные медом и украшенные янтарем, ниспадали до пояса, мягкими волнами обрамляя лицо. Сиф забирала у Локи брата, забирала его на свое девственное ложе, полное соблазнов, обещающее утехи и долгие бессонные ночи, она встряхивала волосами, и взгляд Тора тяжелел, становясь неясным и мрачным. Локи даже не знал, объявил ли громовержец прилюдно о своих намерениях, или еще тянет с таким важным шагом – третий день стены чертога были единственным местом, где сын Одина мог думать, не опасаясь быть потревоженным.
***
Золотое яблоко Игун упало на свежую, благоухающую после дождя землю. Оно покатилось по дорожке, узкой лентой петлявшей вдали – мимо кустов с гибкими хлесткими ветками, мимо брошенного Фандралом ножика, мимо птичьего пера. Яблоко подняла женская рука с длинными угловатыми ногтями, чтобы в следующую секунду подбросить плод и точным взмахом кинжала разрубить его надвое. Сиф удовлетворенно хмыкнула, поддевая носком остатки яблока и накалывая его на острие.
- Меткий удар, - негромко произнес Тор, огибая куст и с интересом рассматривая «место сражения», - неужели ты не предпочла бы съесть его?
Сиф покраснела, опуская глаза и пряча оружие в складках платья.
- Не говори никому, пожалуйста, - скованно произнесла девушка, чуть наклоняя голову, отчего в ее волосах блеснуло солнце. Тор чуть было не забыл, зачем пришел, все еще продолжая удивленно глядеть на остатки яблока Игун. Рукой он провел по веткам, пытаясь зацепить одну и вырвать с корнем, но безуспешно. Тогда Одинсон завел со своей будущей невестой непринужденный разговор о последних событиях во дворце, об общих друзьях, неотрывно смотря на Сиф, изучая каждый дюйм ее белого, округлого тела. Покатая линия плеч переходила в тонкие, но сильные руки, лицо девушки – чуть грубоватое – излучало смущение и робость, а небольшая сутулость даже придавала ей некую прелесть. Тор чувствовал симпатию, дружеское расположение, интерес – а влечение, страсть, любование притаились где-то в глубине, прикрываясь маской двенадцатилетнего юнца, дразнясь и заставляя громовержца тереть глаза и невпопад отвечать на вопросы девушки. Если бы не волосы Сиф, то в ее облике не осталось бы ничего, способного хоть как-то привести Тора в состояние, благоприятствующее появлению потомства - от этих волос и в самом деле трудно было оторвать взгляд. Не удержавшись, Одинсон протянул руку, ловя пальцами длинную прядь и рассматривая ее с восхищением, смешанным с недоумением: как у такого существа могут быть такие волосы? Сиф напряглась, замолкая, и вся вытянулась, борясь с желанием убежать прочь от странного собеседника. Перед глазами Тора непрошеным видением возникла тонкая шея брата, на которой колечками лежали мягкие темные волосы, спутывающиеся от малейшего дуновения.
- Я жду тебя завтра в чертоге моего отца, Сиф. Я буду счастлив видеть тебя там, - со всей искренностью, на которую он только был способен, произнес громовержец, удаляясь в сторону крытой галере и оставляя девушку наедине со своими мечтами, надеждами и страхами.
***
Вечернее солнце подползло к ногам Локи, робко касаясь его ступней своими теплыми лучами. Он закрыл глаза, намереваясь пролежать так до самой ночи, чтобы беспрепятственно пройти в библиотеку, когда все люди во дворце уже будут крепко спать. Вошедшая Фригг аккуратно прикрыла за собой дверь, села на край постели и молча поставила перед сыном поднос с едой.
- Я не голоден, - пробормотал Локи, не открывая глаз и сжимая руки в кулаки.
Фригг протянула руку, гладя сына по холодному лбу, и глаза ее наполнились тревогой. Двенадцатилетний сын становился для нее чем-то вроде взрослого, когда в его голосе и манерах проскальзывали эти, непонятно откуда взявшиеся, нотки.
- Завтра твой брат сделает очень важный шаг в своей жизни. Неужели ты не хочешь прийти? – осторожно спросила царственная супруга Одина, отнимая руку и неловко кладя ладонь на колено. Локи поморщился и приоткрыл один глаз.
- Зачем? Меня подобное еще не касается, - бесцветно сказал он, пожимая плечами. Мать, явно сбитая с толку поведением сына, растерянно оглядела его, удержавшись от порыва пригладить волосы Локи и расчесать их.
- Я вчера помогала Сиф укладывать волосы, знаешь, как это делают девушки накануне помолвки. Вплетала ей в пряди камни и завивала их щипцами на висках, чтобы кудри дольше держались. У нее такие красивые волосы, что хочется все время что-нибудь делать с ними, укладывать, причесывать, заплетать, - рассказывала Фригг, не понимая, зачем она говорит подобное сыну, но чувствуя острую потребность что-то сказать. Локи молча отвернулся, пряча лицо.
- Хорошо, как знаешь... Вот тут я тебе оставила, съешь, пока не остыло. Локи, пожалуйста, - неуверенно произнесла мать, вставая и идя к двери. На минуту младшему Одинсону захотелось остановить ее, рассказать ей все, о чем он думал вот уже третий день, может быть, поплакать, но вместо всего этого он вдруг застыл, пораженный одной новой идеей. Локи не заметил, как ушла Фригг – на губах его играла теперь нехорошая, гадкая ухмылочка.
***
Ночью чертоги дворца преображались, приобретая свой особенный вид, аромат и дух. Между высокими пролетами арок гулял неуютный полночный ветерок, колышущий легкие занавеси; в лунные ночи молочно-белые пятна света «хватали» за ноги припозднившихся обитателей дворца. Двери с резными вставками словно оживали, полные фигурок, готовых в любой момент задвигаться и зажить своей, ночной жизнью – если по ним провести пальцами, рельефы показались бы на ощупь мягкими. Тень пролетающей птицы ложилась на плиты пола стремительным, живым пятном, столь же притягательным, как и юркие языки пламени в кованых светильниках.
Дева Сиф спала, накрывшись тонким покрывалом без вышивки, сделанном в самом обычном мидгардском городе. Ее покои были лишены той суровой простоты, сознательно создаваемой Тором, той изящной анархии, царившей у Локи, женственности чертогов Фригг и помпезности комнат Всеотца – у Сиф все было безвкусно и неловко, словно и самой хозяйке неизвестно, как и куда можно поместить ту или иную вещь. Девушка спала, повернувшись на бок, лицом к большому окну, закрытому тяжелой расшитой шторой, и спокойно дышала во сне.
Ночному гостю хватило пары минут страха, одного точного движения и захлестнувшего его чувства опьянения, сковавшего все тело. До конца осознать то, что он только что проделал, было некогда, поэтому младший сын Одина выскользнул из покоев Сиф, и смог вздохнуть полной грудью, лишь упав на свою, такую родную, кровать. Ночной ветер недовольно взвыл, проносясь под сводами коридоров и комнат, чтобы подарить неспокойные сны множеству обитателей дворца – один Тор был неподвластен этому наваждению, так и не сомкнувший глаз за целую ночь.
На полу, рядом со спящим в одежде Локи, бесформенной, мягкой, переливающейся грудой лежало самое ценное, чем обладала Сиф – и во сне брат громовержца мог хохотать, не сдерживаясь.
Глава 7
Давным-давно асы и ваны затеяли кровопролитную войну – о ней рассказывал Локи Гудред, бездумно чертя на старых выцветших пергаментах узкие шлемы богов. Из-под его пера появлялись высокие, статные ваны, которые сходились в поединках с не уступавшими им по силе и красоте асами. Копья их были красными от крови, а поля сражений были усеяны грудами тел в пробитых доспехах. Гудред явно наслаждался своим рассказом, отчего в его тусклых глазах вспыхивали тихие садистские искорки. Ваны, насколько помнил Локи, были сильнее и отважнее асов, которых Гудред рисовал лишенными хладнокровия, так необходимого в бою: их накидки, отороченные мехом, лежали на земле, пропитанные кровью. Игдраccиль помнит то время, когда почва набухала, словно такая же болезненная рана.
Гудред отдавал младшему Одинсону свои рисунки с таким же восхитительным пренебрежением, которое сопровождало каждое его действие, и на некоторых, последних, были изображены колесницы богов, прибывающие в Асгард, чтобы остаться там навсегда. Круглое, недоумевающее лицо смотрело на Локи с потертого пергамента, и рядом, мелким почерком Гудреда было написано «Ньерд, гость Одина». За природную склонность к шуткам и иронии этот неоднозначный человек превратился в библиотекаря, вынужденного рассказывать свои истории юнцу, вместо того, чтобы заниматься любимым делом.
Ньерд, гость Одина, спешил, придерживая рукой широкие полы своего похожего на халат одеяния. Он скользнул в приоткрытую дверь, попадая в просторный, светлый и лишенный всяческого убранства чертог, в центре которого стоял трон с широкой, изогнутой спинкой. Это была пиршественная зала, служившая также и для проведения полуофициальных торжеств, которые Всеотец предпочитал держать в относительном секрете. Ньерд шагнул к трону, перед этим внимательно оглядываясь, и опустился на жесткое узкое сидение – но не для того, чтобы позабавиться, воображая себя царем асов. Щелкнув пальцами, бог заставил неярко вспыхнуть светильники, висевшие по периметру залы. Вошедший Один лишь согласно кивнул, сцепляя пальцы в замок за спиной и меряя шагами чертог.
***
Гул сотен и тысяч голосов! Разные наречия, говорки и выговоры, певучие голоса альвов, скрипучие гномьи разговоры, мелодичная речь ванов, смех, шепот и звон бокалов наполняли сияющую залу. Всеотец восседал на троне, переговариваясь с женой и поглаживая пальцами кованый набалдашник на подлокотнике; справа кусал ногти Тор, стараясь быть поразговорчивее с гостями. Громовержец ждал Локи, чтобы отвлечься от мрачных мыслей – в этом случае даже опасная близость брата не могла отвратить Тора от желания поговорить с кем-то, кто и в самом деле поддержит его. Но Локи не шел, скорее всего, снова читая книгу где-нибудь в укромном уголке дворца. Группа ванов подошла к наследнику Одина, что-то спрашивая: ведь скоро Тор должен был отправиться в Ванахейм, улаживать возникший из-за Хенира спор, и громовержец оказался затянутым в скучный разговор.
Бледность младшего Одинсона бросалась в глаза, так, словно он весь был бы залит грязью или одет в женское платье. Локи прошел на свое место, строгий, хмурый и нервный, в любой момент готовый подпрыгнуть от неожиданности и удрать. Тору пришлось самому подойти к брату, чтобы тихонько пожать тому плечо.
- Локи, послушай… Прости меня за то, что я тебе тогда наговорил. Сам не свой от этой ситуации, - доверительным тоном сообщил громовержец, награжденный полунасмешливым-полусерьезным взглядом. Брат заломил брови, давая понять, что сочувствует великому горю несчастного Тора – настолько фальшивой была эта гримаса. Один смотрел в другую сторону, мать смотрела на Одина, и громовержец опустился на одно колено, чтобы неловко обнять брата. Локи тихо замычал, впрочем, расплываясь в растерянной улыбке, а через минуту потянулся к шее Тора, обнимая его с неподдельной радостью. Идиллия длилась недолго – вошедший ас громко объявил:
- Леди Сиф! – и согнулся пополам, не отрывая восторженных глаз от приглашенных гостей. Где-то в толпе затерялась мать Эйлейва, обмахиваясь большим пером.
Зал, готовый взорваться криками, когда будущие муж и жена выйдут вперед, застыл, безмолвствуя и недоумевая. Единая мысль сковала умы сотен гостей при виде неопрятно торчащих коротких прядей, тусклых и безжизненных, когда Сиф твердой и решительной походкой вошла в залу.
Девушка упорно смотрела в пол, сжав губы и бледнея с каждым шагом. Дойдя до трона Одина, она побелела настолько, что пошатнулась, нервно сжимая кулаки. По ее глазам было видно, что она провела кошмарный день, но у нее хватило мужества выйти к своему жениху в таком виде. Толпа загудела, шевелясь и перемещаясь к выходу. Один за другим зал стали покидать небольшие группы гримтурсенов, цвергов, темных альвов – остались лишь ваны и светлые альвы, скорбно склонившие свои головы в знак почтения. Сиф стояла таким же неподвижным каменным изваянием, то бессильно разжимая руки, то сжимая пальцы в кулаки до побелевших костяшек.
Еще при объявлении «леди Сиф» Локи отпрянул от брата, жадно всматриваясь в дверной проем и часто моргая. Тор, ошеломленный и уязвленный в самое сердце, стоял как оплеванный, и ноздри его раздувались от гнева. При горстке оставшихся людей, громовержец подошел к Сиф, нерешительно поднимая руку и тут же опуская ее.
- Я клянусь, что найду того, кто сделал это, - глухо произнес Тор, и в его голосе проступили пугающие нотки беспощадной ярости, пока что лишь клокотавшей на дне, сухой и расчетливой, и тем она была страшнее. Сиф вздрогнула, как от удара, и быстро удалилась, путаясь в складках платья. Волю слезам девушка дала, только проходя бесконечные пустые и холодные дворцовые анфилады. Оставшиеся на своих местах Один и Фригг переглянулись, хмуро и тревожно, ваны и альвы молча поклонились уходящей деве, а Локи боролся с рвущимся наружу смехом, горьким и нервным, тоненькой иголкой колющим где-то внутри.
***
Удивительно, но они все еще были прекрасны. Такие же мягкие, теплые и густые, оттягивающие ладонь и скользящие между пальцами. Волосы были словно живыми, и Локи поймал себя на мысли, что жалеет их. Ему стало гадко еще в зале, а пока он дошел до своих покоев, неясная тревога оформилась во вполне зрелую злость на себя. Младший Одинсон понимал всю мерзость своего поступка, который он к тому же не мог себе объяснить – в Локи поднимало голову желание оправдаться.
- Я делаю, что хочу, я спас брата от некрасивой девицы, я повеселил столько народа, - пробормотал Локи, рассеяно перебирая в руках свой ночной трофей. Связав прочные нити волос в один хвост, мальчишка на пробу хлестнул им воздух, но никакого эффекта не добился. Как же Сиф прятала свою гриву, когда тренировалась на полях для упражнений? Доставали ли ей волосы хотя бы до середины спины, или нет?
Локи неуверенно подошел к зеркалу, прижимая ладонью к затылку густую массу волос. Второй рукой он расправил пряди, поводя плечами и завороженно наблюдая за своим дерзким отражением. Ладонь перехватила хвост повыше, полностью скрывая настоящие волосы Одинсона – он оказался во власти волнистых прядок, щекочущих лицо и беспорядочной красотой ниспадающих до пояса. Локи всего лишь хотел посмотреть.
Плечи сами расправились, придавая осанке каплю венценосной величавости. Мальчик чуть повел бедрами, закусывая губу и напрягая мышцы живота – созерцание этого зрелища отозвалось приятными мурашками по всему телу. Тонкой рукой, белеющей в полумраке, Локи убрал назад пряди, опуская дрожащие ресницы и выгибая спину в надежде увидеть себя сзади. Медная грива тянула к себе, манила своим переливчатым цветом, своей податливостью и легкостью – и младший сын Одина неожиданно для себя расхохотался, запрокидывая нежную, хрупкую шею, обнажая в ухмылке ровные зубы и чуть выступающие клыки. Плавно изогнувшись, Локи оперся рукой о зеркало, открыто улыбаясь своему отражению и даже не пытаясь понять, почему он смеется.
В полумраке комнаты младший Одинсон вскрикнул, застывая от ужаса. В зеркале, над своим узким плечом, Локи увидел совершенно бешеные, белые от ярости и чего-то еще более животного, глаза старшего брата.
дальше в комментах)
Вечером, когда мягкий закат, роскошный и слегка помпезный, как и все в Асгарде, освещает широкие ступени царского дворца, во внутренних покоях возобновляется тихое, монотонное, привычное жителям дворца движение. Юные асы, спешащие домой после утомительных игр – им всем нравится изображать старшего сына Одина, и играть в битвы – толпятся у небольшого куста, из-за которого можно увидеть стоящий на возвышении дворец.
-Я слышал, неподалеку строится чертог для старшего принца, - шепотом произнес один из мальчиков, с любопытством вглядываясь в узкие высокие окна. В них мелькали тени, и при хорошем зрении можно было даже разглядеть, что они делают.
-Моя мать вчера была на приеме у Всеотца, - гордо сказал другой парнишка, запинаясь, словно он не мог соврать достаточно убедительно, и понял это только теперь. – Она видела Тора, который недавно вернулся вместе с послами ванов. Доспехи у него – блеск, так и хочется прикрыть глаза, до чего сверкают.
Дети возбужденно затараторили, каждый стремился поделиться тем кусочком «великих знаний», которые он добыл, расспрашивая родителей. Все они были отпрысками знатных семей Асгарда, и со временем им предстояло войти в военную, правительственную или некую другую элиту. Тор – могучий Тор, сильный Тор, бесстрашный и умелый, веселый и милосердный, занимал их умы, как пример, которому эти дети стремились подражать.
В стороне остался лишь рыжий и долговязый Эйлейв, который не любил обсуждать свои мысли с кем бы то ни было. Он задумчиво колупал пальцем свое «оружие» - тяжелую палку, заточенную на конце, с замысловатыми рунами, вырезанными ножом, аккуратно и придирчиво. Чтобы скоротать время, пока его друзья наговорятся, мальчик стал вглядываться в окна дворца, рассеянно думая о том, как он достигнет совершеннолетия – нескоро, еще через семь лет – и будет, вероятно, ходить с Тором или его приближенными в военные походы. Эйлейв сморщил нос, с грустью осознавая, что предпочел бы жить где-нибудь среди гримтурсенов, только чтобы оставить себе призрачную возможность изучать науки более тонкие, чем размахивание молотом. Он вскинул голову, прищуриваясь, словно какая-то внезапная мысль пришла ему в голову. Тонкие тени в узковатых окнах дворца задергались более нервно, в такт лихорадочным мыслям Эйлейва. Паренек подошел к кучке своих приятелей, не замечая, как неловко они оборвали свой разговор.
-Послушайте, а кто-нибудь знает хоть что-то о младшем Одинсоне? – спросил мальчик, втайне надеясь хоть на какой-то внятный ответ, и его вопрос прозвучал неуклюжим эхом их прежних мечтаний. Дети равнодушно пожимали плечами.
-Он странный.
-Его почти никогда не видно.
-Тебе-то зачем?
Светлый камень асгардских мостовых стал синеватым, лишь только на город опустилась темнота. Теперь дворец словно растворился в окружающей его тьме, потерял свои четкие контуры – если бы не окна, похожие на пламя свечей, то было бы сложно догадаться, где Всеотец проводит свои вечера и ночи. Дети поспешили домой в напряженном молчании, словно боясь продолжать тему, начатую одним из товарищей. Как не были их семьи близки к царю Асгарда, они соблюдали эту едва уловимую грань, и не могли понять, как кто-то смеет через нее переступать. Эйлейв в последний раз оглянулся, ловя расширенными зрачками вытянутые, гротескные тени в прорезях окон, и ему на мгновение почудилась маленькая выгнутая фигурка, скользнувшая на балкон и пропавшая из виду сразу же после того, как появилась. «Сел, наверное, на пол» , - рассеянно подумал мальчик, подтягивая свое самодельное оружие и стараясь не отставать от остальных. При мысли о младшем принце он позволил себе приписать ему те качества, которыми Тор был обделен, и тут же возжелать служить ему.
Глава 1
Локи очень скоро понял, что его демонстративное пребывание на холодном полу балкона не закончится ничем, кроме затекших ног и нотаций отца. Ветер, ставший недружелюбным, немилосердно трепал волосы, взбивая их в хаотично торчащую массу, а сосредоточиться на книге стало в разы сложнее. Он аккуратно закрыл фолиант, не удержавшись погладил его по корешку, и поднялся на ноги, ощущая в них предательскую дрожь.
Стоять на балконе дворца было двусмысленным времяпрепровождением для Локи. По не вполне понятным причинам, он не любил Асгард. Нет, он даже скорее не выносил его. Но там, вдалеке, если чуть прищурить глаза и перестать замечать тяжеловесные асгардские дома, можно было разглядеть множество интересных вещей, и был виден Биврест, на который принца пока что не пускали. В мидгардских сказках фигурирует такое понятие, как «русалочья лагуна», которая находится на внутренней стороне века – если сильно зажмуриться, а потом чуть приоткрыть глаза, то можно увидеть радужную полоску. Это и есть та самая лагуна. Локи, конечно, не знал об этом, как и не имел понятия о русалках, но с самого детства, вглядываясь в Радужный мост, испытывал непонятное волнение. Биврест притягивал его, как магнит.
-Локи! Ты чего здесь стоишь? Темно же уже совсем, пойдем, отец зовет нас на ужин.
В проеме нарисовался Тор. Младший принц вздернул голову, оставаясь надменно стоять спиной к брату, но внутри его переполнял смех – как ловко ему удалось сделать вид, что он смертельно обижен. Локи сцепил за спиной пальцы и повел плечами, по-мальчишечьи оступаясь, но совершенно по-женски выгибая шею. Он был полон предвкушений, какие частенько посещают нас, когда нам всего двенадцать и наш розыгрыш удался на славу.
-Локи, - протянул Тор, отступая на шаг. Его глаза потемнели, словно он увидел не брата, а нечто иное. В мягком свете, обволакивающим фигуру старшего брата, его лицо, спрятанное в тени, было еще более пугающим. Но Локи, к его счастью, все еще стоял спиной к Тору.
-Пойдем, отец ждет, - снова позвал старший Одинсон, почти что умоляя, и криво улыбнулся. Он сам испугался своих мыслей, настолько захлестнувших его, что стало трудно вдохнуть. Но в голове Тора никогда не было слишком много мыслей, так уж он был устроен – и старший брат улыбнулся шире, уже по-доброму, шагнув к Локи и взваливая того себе на плечо.
С брата слетели вся его нарочитая изящность и отстраненность. Локи задрыгал ногами, смеясь и хлопая Тора по спине, пока тот нес его через весь дворец. Тор и сам начал смеяться, в душе радуясь тому, что он сейчас делает, и стараясь загнать свои недавние, ненормальные и темные чувства в самую глубину своего подсознания.
-Книгу забыл, - радостно сообщил Локи отцу, который смотрел на вновь прибывших сыновей с непонятным выражением лица. Тор снял брата с плеча, аккуратно поставил на пол и отвесил мягкий подзатыльник. Пальцы его при этом прошлись по шее Локи, задевая кончики волос и ткань одежды – Тора повело, и он вынужден был отойти к столу и срочно присесть. Повнимательнее присмотревшись к Одину, можно было бы понять, что такого неуловимого было в его выражении лица – это была нежность. Любуясь сыновьями, Всеотец мысленно возрождал в душе все свои самые теплые мысли об обоих мальчиках. Тор… Уже совершеннолетний, возмужавший, ставший достойной опорой отцу – такой, каким и должен быть истинный наследник. Один не мог припомнить ни одного раза, когда Тор жаловался бы, отступал или решал оставить дело, коль скоро оно оказывалось ему не по зубам. Сейчас, сидя у стола с небрежно собранными в хвост волосами, сын удивительно напоминал отцу его самого – Один не удержался и провел по своему затылку ладонью, словно надеясь, что его, некогда прекрасные волосы, все еще там. Он знал, знал наверняка, что Тор не срезает свои пряди не только из лени или того, что для этого надо отвлечься от тренировок и государственных дел – длина волос была для Громовержца неким сакральным символом силы, подпитанным непрестанными разговорами с Локи. Всеотец всегда думал на младшего сына, если его старший сын вдруг начинал увлекаться какой-либо эфемерной идеей.
Локи тем временем занялся тем, что он любил больше всего, если не читал или не бродил по окрестностям Асгарда, с упорством обламывая хлесткие прутья кустарника, в надежде сделать себе некое подобие оружия – подошел к Тору сзади и начал заплетать золотистые тяжелые пряди в аккуратные косички. Перебирая в пальцах мягкие волосы брата, Локи с наслаждением стягивал их в то, что считал разновидностью искусства, до которого был падок, и размышлял о том, что ему предстоит. Через полгода ему надлежало всерьез заняться тренировками, а до этого времени выбрать – чем именно он собирается поражать врагов Асгарда. Спрашивать совета у отца было стыдно и неловко, и в одно из своих бесцельных блужданий младший принц пребольно схлопотал по лицу веткой кустарника. Удар вышел крепким, и на щеке вспыхнула красная полоска. С разъяренным шипением Локи ухватился пальцами за прут, дергая на себя, и с трудом оторвал его – это был один из тех случаев, когда младший Одинсон свирепел от причиняемой ему боли. Прут удобно лег в ладонь, словно был создан для того, чтобы им рассекали воздух, или, может быть, врагов самого принца. Он взмахнул своей находкой в воздухе, восторженно улыбаясь свистящему звуку, прорезавшему тишину, только вот бить по пустоте было не так заманчиво. Словно во сне, Локи протянул свою левую руку, растопыривая дрожащие пальцы, и ударил, сильно хлестко и точно, в самое больное место – а тело, подлое тело, отозвалось ликованием, недостойным ребенка. Разломив свое «оружие», принц спешно вернулся к себе, по дороге прижимая руку к животу и украдкой опуская глаза – и чувство восторга вновь и вновь поднимало голову внутри Локи. Мотнув головой, чтобы прогнать воспоминания, принц дернул на себя голову Тора за вновь сплетенные косички, и нежно чмокнул в макушку, радуясь тому, что отец здесь, мать скоро придет, что его брат взрослый и скоро станет закаленным в боях воином, что Локи дочитает сегодня интересную книгу и завтра попробует создать оружие снова, что огонь в камине так здорово потрескивает и что в своей комнате, в полумраке, среди мягких подушек, можно будет спокойно порукоблудить, думая о свистящем, режущем воздух ударе и вздувшихся на руках багряных полосах.
Один окинул Локи взглядом, и понял, что его в сравнении со старшим сыном, Всеотец нисколько не знает Локи, и не может понять его. В тот момент, когда Локи потянул брата за волосы, Один отвернулся, чтобы поприветствовать кивком головы свою жену, и не увидел, как побледнел старший сын, скользя ладонями по столу. Пламя, потрескивающее в камине, причудливо играло тенями, отчего залу наполнял слегка помпезный уют, присущий именно царским, парадным покоям асгардского дворца.
Фригг прошла на свое место, шелестя длинной расшитой юбкой, нежно коснулась рукой головы Локи и погладила Тора по щеке тыльной стороной ладони. Мальчики завозились, рассаживаясь, и началась неторопливая беседа, прерываемая смешками Локи, попытками Тора казаться взрослым и, как результат – кусочками еды в волосах младшего и крошками на его одежде. Теперь смеялся и Тор, позволив себе забыть на мгновение о своих тяжелых мыслях, о том, что его ждет и о предстоящей недельной поездке в Ванахейм. Весь город медленно отходил ко сну.
Глава 2
Локи снился сон, в котором он чувствовал себя чужим. Вся его семья, гости и просто элита Асгарда расположились полукругом на низких золотых треножниках, а сам принц стоял на возвышении, боясь опустить взгляд на свои ноги, явно обутые в непривычную обувь. Один одобрительно усмехнулся, делая неторопливый жест рукой, и мать опустила глаза, словно тоже не хотела смотреть на ноги сына. Тор вскочил на ноги, тяжело дыша и расталкивая гостей – он смотрел Локи прямо в глаза, и кулаки его сжимались от накатившей ярости.
-Кто надел это на тебя?! Локи! Кто? – лихорадочно шептал брат, подхватывая младшего подмышки и сажая на край возвышающейся платформы. Дрожащие пальцы Тора стащили с Локи диковинную обувь, и в глазах мелькнуло облегчение.
-Ты не должен позволять подобное… Локи, ты слишком похож на женщину, не надо позволять надевать на себя такое, что ты делаешь?! – настойчиво продолжал старший Одинсон, с отвращением отбрасывая туфли подальше от брата. Неожиданно для себя, Локи заплакал, по-детски, навзрыд, размазывая по лицу слезы и пытаясь дотянуться до брата и обнять его. Сон прервался внезапно, словно кто-то толкнул младшего принца в плечо. За узким тонким окном занимался рассвет, и прозрачный, едва различимый солнечный луч пополз по полу, переместился на одеяло и лизнул ноги Локи. Мальчик, все еще оцепеневший ото сна, протянул руку, в немыслимом желании стряхнуть полоску света со своих ног – и лучик, послушный его руке, оказался на полу. Локи, чувствуя себя бодрым и ничего не понимающим, попробовал поиграть с лучом – тот перемещался, покорный движениям ладони принца. Еще. И еще. Младший Одинсон звонко рассмеялся, вскакивая с кровати и выбегая из комнаты, чтобы с радостным топотом побежать в покои брата. Луч помедлил, решая, следовать ли за заигравшимся богом, или остаться на месте – и остался лежать на полу, разрастаясь и становясь все ярче, ожидая приближения полудня.
Дверь в комнату Тора была приоткрыта – Локи вежливо остановился у самой щели, борясь с желанием сунуть туда нос. Но что-то на уровне врожденной вежливости подсказало ему, что нужно делать, и принц постучал костяшками пальцев по косяку, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу. Брат отреагировал не сразу – его медленные шаги раздались у самой двери спустя пару минут, и взору Локи предстал самый обычный, заспанный, взъерошенный Тор, с набрякшими веками и туго обвязанными простыней бедрами. Игнорируя вопрос во взгляде брата, младший Одинсон проскользнул у того под локтем, проворно запрыгивая на кровать и растягиваясь на ней. С лица Тора исчезла улыбка, и он нелепо застыл в дверях, моргая и не зная, куда себя деть.
-Что стоишь, брат? Я прервал твой сон? – ехидно сощурился Локи, поднимая руку и чуть сжимая пальцы. Длинная тень от резной ножки стола поползла к ноге Тора, обвивая ее за щиколотку, и тот рвано выдохнул, забывая сохранять представительный вид. Он снова попытался сказать хоть слово, но вновь не смог, лишь глядя во все глаза то на брата, то на тень, по-хозяйски устроившуюся на его ноге.
- Я-то думал, только с лучом у меня так здорово выходило. А, оказывается, я еще и повелитель теней, - рассмеялся младший, но не получил в ответ ни тени улыбки. Он обеспокоенно вскочил, подходя к брату и дотрагиваясь до его плеча. Тор сломался, не сумев сдержать себя – обвил руками нескладное тело Локи и вжался носом в мягкое теплое местечко за ухом, где у брата начинали виться густые темные волосы. Лихорадочно соображая, что же следует сейчас сказать, Тор извиняющимся тоном произнес:
-Мне снился плохой сон, про тебя брат.
И, к своей досаде, Локи чуть не расплакался – не потому, что был сентиментальным или неженкой, нет – потому что впечатления собственного сна были столь отчетливыми и неприятными, что объятия Тора чуть было не завершили все дело. Поджав губы, Локи сочувственно сжал запястье брата и вышел из его комнаты, решив пойти в купальни и хорошенько смыть с себя весь осадок ото сна. Шаги его были неслышными, легкими, и почти взрослыми.
Оставшись один, Тор запустил руки в волосы, наматывая пряди на пальцы, стараясь сделать себе больно. У него не осталось почти никаких связных мыслей, только сменяющие друг друга отчетливые картинки. Вот Локи входит раньше на пять минут, не постучав в дверь, и видит Тора, с мукой, отчетливо видной на лице, гладящим себя по впалому животу. Или другое – Локи трется о его плечо носом, влажной дорожкой поцелуев спускаясь к груди и опускаясь на колени. Ему всего лишь двенадцать, и его губы потрескаются, пойдут кровоточащими ранками, которые Фригг обязательно смажет мазью.
Мазью.
Тор закрыл глаза и надел легкую рубашку с вышитым золотыми нитками воротом. От того, как небрежно он натянул ее через голову, нитки полопались, некрасиво торча и щекоча шею. Полностью одевшись, громовержец стремительно покинул спальню, сварливо хлопая дверью. Дворцовые коридоры полны утреннего солнца, слепящего глаза, от которого Тору становится немного легче – темный и колкий образ брата растворяется в нем, уступая место голоду и нетерпению.
Громовержец миновал покои родителей, не дыша прошел мимо двери Локи, вслушиваясь и изо всех сил стараясь не вслушиваться. Но все было тихо, безмолвно и спокойно. Он представил себе брата, спящим, поджавшим колени к груди и приоткрывшим рот, или – Тор остановился как вкопанный, оцепенело моргая – внезапно представил брата взрослым, тонким юношей, цепко держащим Тора за подбородок. Глаза его, как таковые исчезли, уступив место холодной, злой, кусачей тьме, норовившей ужалить и ударить побольнее. Этот новый Локи не укладывался в голове, и громовержец ускорил шаг, бормоча себе под нос: «Это всего лишь воображение. Это я его таким сделал, в своих мыслях, больше ничего». На памяти Тора брат никогда не злился – или же воображение отказывалось подкидывать нужное воспоминание. Локи, будучи самодостаточным, утонченным и склонным к шуткам, тем не менее, ни разу не давал повода наказывать его или упрекать в чем-либо. Правда, он был еще совсем мальчишкой – несформировавшимся человеком, недоступным для взрослого понимания, но в глубине души Тор отчаянно жаждал подловить его.
Уличить.
Поймать.
Совесть, не до конца задушенная боями и не до конца растоптанная ножками асгардских девиц, мучила громовержца, не давая ему возможности не то чтобы задуматься о возможности желаемого, но и даже облечь в слова смутные, пугающие идеи. Тор хотел обвинять, знать, что его фантазии имеют под собой почву, что Локи виноват, и что за последний год резко подросший брат сам провоцирует Тора. Но брат был весел, добр и неизменно одинок в своей доброте.
Если выглянуть из окна чертогов Всеотца, чтобы бросить взгляд на Асгард, простирающийся, на сколько хватает глаз, то можно увидеть вздыбившийся горный хребет, столь исполинский, что только асгардцы могут перебраться через него. Этот хребет, по поверьям, передаваемым из уст в уста, является ни чем иным как корнем дерева Игдрассиль, который хотел прорасти в Асгард, тем самым угрожая разрушить полгорода. Один умолил Древо Мира оставаться в недрах благодатной асгардской земли, отчего сады в этих местах необычайно пышны и прекрасны, а почва плодородна. Проходя через внутренний дворик дворца, Тор машинально поклонился земле, касаясь ее двумя пальцами, и приложил их к губам.
Площадка для тренировок была предсказуемо пуста – никто из воинов не будет упражняться в такую рань, да еще если солнце сегодня так беспощадно. Но ярость, глухая злоба, бессилие и усталость, наполнявшие Тора до краев, искали выхода, чтобы через некоторое время вернуться вновь. Молот привычно лег в ладонь, чуть нагретый, тяжелый и приятно оттягивающий руку – и громовержец ударил по земле, выдохнув от тряхнувшего его восторга. Поле для тренировок пошло трещинами, едва заметными, но предупреждающими, словно вот-вот грозящими превратиться в зияющие раны на теле земли. Дернув головой, Тор прикрыл глаза и оскалился – зло, бешено и весело, делая сильный взмах рукой, от которого волосы его безвольно упали на плечи. Молот, перебив семь деревянных подпорок, встретился с цепкими пальцами бога, такой же злой, полный сил и солнечной ярости. Навес тяжело рухнул, погребая под своей тяжестью доспехи, оружие, тренировочные мишени и прочий хлам, с грохотом смешиваясь в одно целое и исторгая клубы пыли. Второй удар по земле Тор нанес полукругом, взрывая почву и теряясь в ощущениях, похожих на пьянящий оскал вседозволенности. Богу хотелось смеяться, хотелось разнести в клочья весь Асгард и смеяться над этим, потому что он был зол, потому что солнце слепило, потому что Локи двигает тени, потому что ему восемнадцать и все изменилось за какой-то чертов год, потому что из него лепят мужчину и наследника, потому что молот так непозволительно хорош, потому что у брата такая тонкая шея, потому что Тор хочет Локи.
Развороченный участок земли был жалок. Выдернутые с корнем подпорки, переломанные столбы и навес, превратившийся в груду трухи, перемешанную с лязгающим металлом, взрытая и искореженная земля – все это окружало Тора, беспомощно опустившего руки, с затаившимся в глазах ужасом. Он разлепил пересохшие губы, оглядывая вздымающийся вдалеке хребет, и прошептал, удивленно проговаривая каждое слово:
- Я хочу своего брата.
К Тору, минуя внутренний двор и крытую галерею, шел Один, и в его шаге было нечто скрытое, угрожающее и недоброе.
Глава 3
Теплая вода дворцовых купален подарила Локи часы успокоения. Он закрывал глаза и мысленно вспоминал то, о чем читал за последние недели – а в этой сфере мало кто мог сравниться с юным любознательным сыном Одина. В обширной библиотеке, которая показалась бы жителю Мидгарда не меньшей, чем громадная площадь, можно было найти любую книгу, начиная от древних, запыленных и написанных неизвестным принцу языком гримтурсенов свитков, и заканчивая напевами жителей Мидгарда, которые некогда привез в Асгард Гюльви, в знак своего восхищения перед мудростью и величием древних богов. Локи обычно проводил в этом помещении большую часть дня, жадно проглатывая страницу за страницей, чтобы незамедлительно приступить к следующей книге. На полках попадались и такие, смысл которых не мог быть понятен юному богу – в этих фолиантах хранились обычаи мидгардцев, их нравы, описания их жизней, летописи великих мидгардских королей. Не любивший спрашивать совета, принц поджимал губы и молча протягивал непонятную ему книгу высокому человеку с гладким, спокойным лицом, который неизменно сидел за своим тяжелым резным столом, писал что-то и каждый день по-новому заплетал свои длинные темные волосы. Гудред поднимал на Локи глаза и чуть улыбался; в его улыбке не было дружелюбия, лишь неподдельное счастье от того, что он может поговорить о своей любимой книге. Сам принц был для Гудреда только слушателем, молчаливым и внимательным, а потому очень ценным. Сцепляя свои тонкие пальцы, этот человек мягко и тихо пояснял все то, что Локи не решался спросить, не оставляя ни одного неупомянутого аспекта. Платон, Тацит, Эшенбах, Гальфрид Монмутский, «Повесть о Гэндзи», «Махабхарата», Шекспир, бесконечные поэмы, эпосы, песни и сказания проносились у Локи перед глазами, отчего он стоял, затаив дыхание и жадно слушая Гудреда.
Не обсохнув, Локи надел свою длинную рубашку и придирчиво и аккуратно завязал тесемки на рукавах. Штаны, которые он носил уже второй год, становились коротковаты, обнажая мальчишеские узкие лодыжки - Локи теперь уже не приходилось подворачивать их. Взъерошив только начавшие прикрывать уши волосы, принц обулся и обернулся к окну - палящее утреннее солнце расчертило пол на сверкающие квадратики света. Локи расслабленно представил себе ажурную резную крышу Фрейевой башни, и решил отправиться туда, чтобы немного почитать, подремать и подумать. Во дворце было непривычно тихо - Один с утра уединился в своих чертогах, вынужденный обдумать, как поступить с послами ванов, мать всегда допоздна лежала в кровати и что-нибудь вышивала, а брат, судя по его утреннему настроению, ушел к Фандралу, чтобы отвлечь себя дружеской беседой. Остальные же бесчисленные обитатели царского дворца в первой половине дня замирали, неспешно занимаясь каждый своим делом, и лишь к вечеру сходились в шумной пиршественной зале. Разбегаясь и скользя по коридорным плитам, Локи преодолел немалое расстояние - теперь у него появилась чарующая возможность цепляться пальцами за солнечные блики и тени, чтобы разогнаться.
Фрейева башня была построена еще в самом начале времен, когда в Асгарде мало было прекрасных женщин. На древнем языке "фрейя" означало "дама", и лучшие зодчие со всех миров были призваны в Асгард, чтобы создать башню, которая смогла бы сравниться великолепием с самыми прекрасными девами каждого из миров. Архитектор Фрейгейр, прибывший из Ванахейма, предложил завершить строение резной каменной крышей, дерзко смотрящей в небо своим шпилем. Такие одежды, говорил он, носили богини его родины; их одеяния были сотканы из сока, стекающего по стволу Игдрассиля и бывшего прочным и полупрозрачным. Богам настолько понравилась эта идея, что они дали башне имя, которое одновременно и прославляло бы всех прекрасных дев Ванахейма, и служило бы воспоминанием о талантливом зодчем. Юный Локи очень любил стоять на полу этого сооружения, разглядывая причудливые узоры прорезей окон и крыши.
В тот день младший принц вновь очутился на самом верхнем этаже башни, с восторгом манипулируя лучами и создавая вокруг себя прохладную тень. Локи раскрыл книгу, собираясь углубиться в чтение, но услышал слабый, гулкий звук, от которого словно бы задрожал пол. Принц задумчиво поморщился, вскидывая голову - звук вновь повторился, становясь сильнее. В третий раз он дополнился лязгом металла и грохотом, после которого в воздухе повисла зловещая тишина. Чувствуя смешанный с любопытством страх, Локи ухватился пальцами за нагретые резные оконца, ожидая увидеть все, что угодно, но только не это.
Тор был страшен. Каждый, кто видел его в бою, запоминал на всю жизнь перекатывающиеся под кожей мышцы, алчный, яростный взгляд и разметавшиеся волосы, концы которых были будто охвачены пламенем. Сегодня он предстал перед глазами Локи, вскидывая руку, скалясь, и ударяя молотом по напряженной земле, взрыхляя и терзая ее, пытаясь причинить ей боль столь же сильную, какую испытывал и сам. Вокруг Тора рушились неустойчивые навесы, падали доспехи, а он смотрел перед собой невидящим взглядом, снова и снова "нападая" на все кругом. Локи едва заставил себя вдохнуть. Он хотел, чтобы это прекратилось, немедленно, сейчас же, чтобы брат успокоился. Непонятно почему, состояние Тора волновало Локи сильнее, чем обычно - исчезло даже неизменное восхищение от мастерства брата, уступая место безграничному желанию прекратить это. Он почувствовал, на одно безумное мгновение, что вместо почвы под ногами Тора лежит он, Локи, и брат замахивается на него, почувствовал боль, стянувшую грудь, и тихо взвыл, кусая себя за запястье.
Один поднял голову, устало смотря на сына. Весь бледный, тонкий и отстраненный, Локи медленно и аккуратно прикрыл за собой дверь.
- Отец, я счел своим долгом сообщить, что опасаюсь за своего брата. Он на поле для тренировок, и от поля осталась лишь груда обломков, - сказал Локи тонким голосом, чувствуя, как пылают уши. Всеотец поднялся из-за стола и молча прошел мимо сына, сохраняя бесстрастное и спокойное выражение лица, которое стоило ему всего его самообладания. Локи остался стоять в чертоге отца, оцепенело глядя в пол и чувствуя всю ту же боль в груди. Повинуясь нелепому желанию, пальцы младшего принца оттянули ворот рубашки, и он увидел расползающееся по груди отвратительное, синеватое пятно, прошитое тонкими бардовыми венками. Локи надавил на него и скривился от боли, мгновенно кольнувшей его в висок. Что-то подсказывало ему, что брат больше не борется с чем бы то ни было. Что-то подсказывало Локи, что он только что сделал гадкое, неправильное, и... такое забавное дело. Как и красноватые полосы от удара прутом, синяк, красовавшийся на груди, почему-то вызвал у принца нервную улыбку - такую, из-за которой асы начинают сторониться тебя. Локи подошел к одному из окон, обрамляющих круглый высокий зал, и прижался носом к мутноватому стеклу. Расплывчатая фигурка Одина приближалась к Тору, который со спины смотрелся уязвимым и дерзким.
Глава 4
Как силен бывает асгардский ветер! Он гнет пышные кроны деревьев, завывает в дворцовых чертогах, взметает полы одеяний стыдливых асиний и путает прекрасные волосы Сиф.
Асгардский ветер бывает разным - это и легкое дуновение, чуть колышущее узорчатые шторы на окнах чертогов, это и освежающие потоки воздуха, примчавшиеся с далеких морей, насланные Ньердом, чтобы усмирить полуденный зной, и холодные порывы ветра, стелящегося по земле ближе к вечеру, когда тяжелые думы наполняют душу Всеотца. Бывает также, что над изящными строениями города богов стягиваются и нависают тучи, темные и плотные, прибывшие из далеких, туманных краев земли, где обитает исполинская змея Ермунганд. Резкие и безжалостные порывы ветра гонят тучи к Асгарду, чтобы излиться на его плодородные земли дождем, портящим сады, леса и поля края богов. Испуганный Ньерд пытается остановить угрюмые тяжелые тучи, но даже он, бог ветров, не в силах это сделать - и на Асгард обрушивается злой, сильный и разрушительный ветер. О, как он бывает силен!
Полуденное солнце, ставшее свидетелем Торовой ярости, померкло, когда из-за горного хребта показались необъятные, гонимые ненасытным ветром облака. Это Ермунганд, вечный противник Тора, почувствовал своей кожей ярость бога, ибо даже до его слуха дошел гул, издаваемый Мъельниром, и ударил хвостом по воздуху, насылая на Асгард ураган. Бесстрастное лицо Одина не дрогнуло, он лишь слегка нахмурился, проходя между колоннами галереи. Зоркий взгляд Всеотца оглядел то, что раньше было полем для тренировок, и он убедился - Локи не врал.
Если честно, до этого Один в словах сына немного сомневался.
Тор, придя в себя, осторожно опустил молот на землю и огляделся. Плечи больше не жгло солнечными лучами, но руки громовержца были в синяках и ссадинах - до такой степени он увлекся своей "битвой". Теперь, когда ярость прошла, уступая место усталости, Тор с ужасом вспомнил, какие чудовищные слова сошли с его губ. Не замечая нанесенного земле ущерба, громовержец тяжело опустился на колени, и даже сквозь плотно закрытые веки он почувствовал, как почернело небо над его головой. Старший сын Одина знал, что в таких случаях следует выговориться кому-то и выслушать совет, но ему страшно было подумать, что будет, скажи он хоть кому-нибудь о своем непозволительном желании. Перед глазами у Тора невольно встал образ матери - юноша попробовал представить Фригг доброй, всепрощающей и милостивой. Мать поправила рукой свои золотистые волосы, уложенные в замысловатую прическу, и посмотрела в глаза сына долгим ясным взглядом. Громовержец попробовал вообразить голос матери, и та, садясь на резной треножник, спросила:
-Что тебя тревожит, Тор? Который день ты ходишь мрачнее тучи.
"Я запутался", - мысленно ответил ей юноша, сжимая губы и вскидывая глаза. В воображении громовержец мог не бояться быть отвергнутым, поэтому смело произнес: "Я желаю получить Локи, хоть и знаю, что это и самое последнее, что дозволено мне во всех девяти мирах". Мать не улыбнулась, но на ее лице не было отвращения или страха - Фригг, какой она была в воображении старшего сына Одина, преисполнилась жалости.
-Женись, мой любимый сын, поищи себе невесту, и твое наваждение пройдет, я уверена, - грустно произнесла она, вставая. Тор распахнул глаза, и фигура матери растворилась на внутренней стороне его век. Все такая же взрыхленная земля, окруженная обломками деревянных столбов, была накрыта тенью, отбрасываемой тучами. Напротив сына стоял Всеотец, и его взгляд был холоден.
-Что случилось, мой сын разучился управлять той силой, которой он наделен? - тихо промолвил Один, в то же время проводя ладонью над землей. Невнятные остатки навеса рассыпались трухой, а из попорченных доспехов возник один исполинский железный великан, тут же поклонившийся своему создателю и отошедший на пару десятков шагов. Тор упорно молчал, с вызовом смотря на отца. К сожалению, произошедшее он не мог объяснить даже себе самому.
Один наклонился, прикасаясь пальцами к губам и прикладывая их к трещинам в поверхности земли. Поле для тренировок затянулось, как затягивается рана на неуязвимом Бальдре - земля словно облегченно вздохнула, избавленная от той боли, которую нанес ей Тор, сын Одина. Всеотец трижды поклонился, с тревогой поднимая глаза на темнеющие тучи, и тихо промолвил на древнем языке: "Благодарю тебя, Игдрассиль", прежде чем молча кивком приказать сыну следовать за ним. Больше всего на свете Тор не хотел бы сейчас услышать звук грома.
-Этот великан, Вегард, отныне будет охранять землю Асгарда от таких же неразумных юнцов, как и ты, - произнес Всеотец на ходу, не оборачиваясь. Громовержец против воли скрипнул зубами от бессилия и сознания собственной глупости, и над дворцом едва слышно пророкотали первые раскаты грома. Отец стремительно шел впереди, вновь минуя внутренний дворик и вступая в зал с низким потолком и широкими окнами до пола, в котором шаги звучали гулко и весомо. Один из верных слуг царя послушно кивнул ему, исчезая в боковой галерее. Оконные рамы со скрипом распахнулись, грозя слететь с петель, и холодный ветер взметнул волосы Тора, издевательски бросая их ему в лицо. Стихия сознательно дразнила вспыльчивого бога, добиваясь своего – новый, более сильный раскат грома раздался вдалеке, отчего задребезжали стекла. Из приоткрытой двери показался Ньерд, круглое и растерянное лицо которого выражало бессилие.
-Всеотец, я ничего не могу поделать. Проклятые ветра не подчиняются мне, а тучи разражаются грохотом по неизвестной мне причине, - быстро произнес ван, удивленно оглядывая насупившегося Тора. Один саркастично ухмыльнулся, махнув рукой в сторону сына.
-Это все он, Ньерд, кому еще будет так благоволить Ермунганд, как не моему любимому отпрыску. Тор, прекрати злиться, ты спалишь нам весь Асгард, - бросил Всеотец громовержцу, досадливо мотнув головой, - если бы Локи не предупредил меня, неизвестно чем это вообще могло кончиться.
Ньерд не смог не скривиться в скептичной гримасе. По каким-то, ему одному известным причинам, бог ветра недолюбливал младшего Одинсона и считал, что неразумный мальчишка, тем не менее, ничего и никогда не делает просто так. Ван поплотнее закутался в свой зеленоватый плащ, шагая рядом с Одином и тихо с ним переговариваясь. Ньерд в последнее время долгие часы проводил в покоях царя Асгарда, ибо лишь ему было под силу дипломатично говорить со своими сородичами, ванами, гостившими в чертогах Одина. Тор, только постигавший основы красноречия, был вынужден помногу говорить с богом ветров, добиваться такого же мягкого, ублажающего тембра и интонации, таких же плавных речевых оборотов и образности речи.
Войдя в покои Фригг, Всеотец жестом отпустил Ньерда, который явно нехотя покинул светлую комнату царицы. Сама мать царских отпрысков сидела у окна, тревожно вглядываясь в темнеющий, едва различимый горизонт. Тор невольно отвел глаза, все еще вспоминая свою недавнюю мальчишескую выдумку. Отец, такой же сосредоточенный и тихий, как и мать, встал возле нее, нежно сжимая плечо Фригг и смотря на сына непонятным, задумчивым взглядом.
- Пришло время тебе выбрать невесту, - устало произнес Один, глядя на жену. Женщина кивнула, безмолвно подтверждая не только слова мужа, но и те бесплотные фантазии Тора, которые, как он считал, никак не могут хоть частично стать реальностью.
- Учти, когда я говорю «выбрать», это значит, что мы уже нашли тебе девушку, но ты сделаешь ее своей невестой публично, добровольно, как того требуют наши традиции, - жестковато уточнил Всеотец, сбрасывая руку с плеча Фригг и направляясь к двери. Этим он словно показал, что разговор окончен, и сына лишь поставили в известность. Тор передернул плечами, словно норовистый конь, но в который раз за день промолчал. Только когда они с матерью остались наедине, громовержец позволил себе спросить:
-Кто она?
-Сиф, - ответила мать, словно это имя изначально должно было слететь с ее уст. На пару мгновений, пару коротких, безумных мгновений, Тор представил другое, запретное имя, произнесенное матерью, и сердце сладко дрогнуло, надежно пойманное в силки. Небо сотряслось от череды раскатов грома, из почерневшего неба хлынул дождь, заставивший Фригг стремительно отойти от окна. Громовержец выскочил из покоев царицы, машинально дошел до середины коридора и замер, захваченный разнообразными мыслями. В другом конце длинной аркады возникла маленькая юркая фигурка, посмотревшая на брата с жалостью и опасением.
Глава 5
Что может быть красивее блеснувшего на солнце клинка? Тяжелый меч оттягивает руку и удар, от которого гибнут все мнимые враги, выходит нелепым, но кто мешает попробовать снова? Тренирующиеся на поле дети, будущие соратники Тора, знатная поросль Асгарда, с воодушевлением разрубают пополам податливые безмолвные чучела, воздух полнится лязгом, воплями и топотом сотен ног. Старшие товарищи, уже прошедшие испытания, или побывавшие в битве, следят за тем, чтобы ни один ребенок не отлынивал от занятий: им ли не знать, что опыт и сноровка – вещи порой более важные, чем точный глаз или удача. Поле для тренировок для этих детей является не просто местом, где они набивают руку: здесь впервые в жизни они сталкиваются лицом к лицу с самими собой, трусливыми или храбрыми, одиночками или лидерами, хитрыми или идущими напролом, здесь они вырастают в тех, кто потом сокрушает грозную плоть врага одним точным, безжалостным ударом.
В певучем великолепии битвы Тор - истинный воин – находит успокоение. Он не задумывается, что именно так привлекает его в сражениях, но стоило бы кому-то, вроде Локи, спросить Тора об этом, то старший сын Одина, не задумываясь, сказал бы: «Я люблю силу». Слабость, как предшественница поражения, была осмеяна на полях для тренировок, вызывая в Торе чувство глубокого омерзения – в силу своей прямолинейности, громовержец не мог перебороть в себе неприязнь к женщине, пускай и красивой, которая воплощает собой покорную тщедушность. В бесконечных тренировках, боях и поединках, старший Одинсон вырос и возмужал, научившись думать о более удачном применении молота, выгодных позициях, важности опыта и расчете силы удара, чтобы, вернувшись, домой истинным наследником, выбрать себе супругу.
Чтобы понять, что выбирать ему не дала ни судьба, ни царственные родители.
- Тор! – воскликнул Локи, быстро преодолев расстояние между ним и братом. Тонкий голос младшего сына Одина гулко отдался в высоких сводах. Тор, не успевший даже обдумать свой разговор с отцом и матерью, был захвачен врасплох, и растерянно улыбнулся вытянувшему шею от любопытства брату.
- Что случилось на поле для тренировок? – неуверенно спросил Локи, отводя глаза. Его пальцы теребили ворот рубашки, то задирая его повыше, то будто стремясь разорвать. В коридоре внезапно стало очень холодно – ветер, начавший было успокаиваться, взметнулся вновь, проносясь по покоям дворца и свистя в узких прорезях окон. Шея и спина Локи покрылись мурашками, а губы чуть побледнели, сжатые от волнения. Тор не мог отвести глаз от едва наметившегося, мальчишечьего кадыка, который брат тут же накрыл ладонью, в бесполезном стремлении согреться.
- Тор, - снова позвал Локи, на этот раз немного удивленный молчанием брата. Громовержец молча подхватил Локи подмышками, перекидывая через плечо и унося в сторону его комнаты. В этот раз Локи не смеялся.
***
Тяжелые пряди волос, золотистые на солнце и медные при изменчивом свете свечей, падали на спину, когда девушка обеими руками снимала тяжелый шлем. Волосы завивались крупными кольцами на концах и волнами обрамляли строгое, красивое лицо с густыми бровями. Перекинув через плечо мягкую, послушную массу, девушка отделяла пряди, одну за другой вплетая их в причудливый узор прически. Руки уставали, пальцы немели – ведь волосы доставали ей до нижней части спины – но нужно было скрупулезно подцепить каждую прядку. Девушка с ненавистью разглядывала тонкие волосы, щекочущие лицо, и мечтала срезать их одним взмахом ножа, которым она так точно попадала в цель. Но завораживающе красивые, гладкие и пышные пряди были такими…своими, что девушка была уверена – срежь она их, и все тело наполнится самой нешуточной болью. Дверь комнаты приоткрылась, и к удивлению самой хозяйки, на пороге возникла Фригг.
- Сиф, мне нужно с тобой поговорить, - произнесла она, окидывая взглядом склонившуюся перед ней деву.
***
Тор опустил брата на кровать, так же молча подтянул к себе покрывало, небрежно смятое Локи еще с утра. От солнечного пробуждения не осталось и следа – из окна было хорошо видно небо, затянутое ставшими серыми тучами. Локи вдруг вырвал расшитую ткань из пальцев брата и накинул ее себе на плечи, вновь неестественно выпрямляя спину и прикрывая глаза. Тор остался стоять на коленях около постели, и в какой-то момент понял, со всей красочной, неизбежной ясностью, что через пару дней он объявит о своем желании взять в жены Сиф, что еще через месяц он ляжет с женщиной и должен будет заняться с ней любовью – и на мгновение ему показалось, будто наваждение, вызванное братом, исчезло, испарилось, уступая место правильному, оправданному желанию. Это было дурным сном, злой издевкой, кошмаром и бредом! Тихо рассмеявшись, Тор подался вперед, крепко обнимая Локи и прижимая его к себе, готовый радостно рассказать брату о своей невесте, просто поболтать с ним, другим, подросшим, как они делали раньше; Тор просунул руки под покрывало, касаясь ладонями горячего живота Локи сквозь одежду.
И тут все рухнуло, как рушится прогнившая крыша, как рассыпается трухой фигура забытого деревянного идола – голос Локи прозвучал одновременно с настигшим Тора жаром, расползшимся в паху, заставившим уши гореть от злости на себя.
- Может перестанешь душить меня и расскажешь, что с тобой сегодня случилось?
Громовержец отдернул руки, едва сдерживаясь, чтобы не ударить брата. Слабый запах мыла, исходивший от волос Локи, словно окутал Тора целиком, не давая вырваться. Наваждение, бред, дурной сон, издевка!
- Может успокоишься? Я женюсь, - старший Одинсон сделал паузу, стараясь сглотнуть вставший в горле ком, - но тебя подобное еще не касается. Не в силах отвести взгляд от напряженной спины Локи, Тор вышел за дверь, не чувствуя ватных, не слушающихся его ног. Теряя голову, Одинсон оперся о стену, прерывисто дыша и запуская руку за пояс штанов – тонкий, хрупкий, своевольный братец, источающий неправильный, непохожий ни на что иное, запах, улыбающийся, смеющийся, ступающий узкими ступнями на холодные плиты асгардской пиршественной залы возник перед ним, давая Тору всего пару секунд, череду обжигающих образов - и громовержец кончил, беззвучно хватая ртом воздух и ошарашенно смотря прямо перед собой.
Глава 6Локи не мог дать точного определения своему состоянию. То, что побуждало младшего Одинсона безвылазно сидеть в своей комнате, имело какие-то глубокие и пугающие его самого корни. Подтянув ноги к животу, мальчик играл с юркими язычками пламени, заставляя их появляться на кончиках пальцев – а в ушах все еще звучал голос брата. Локи словно ощупывал свои мысли, по-взрослому анализируя каждое слово, каждое движение губ отца, матери, брата, и от всего этого хотелось заскулить.
Дети, игравшие на улицах Асгарда в тот день, когда Эйлейв спросил про младшего принца, наслушались приглушенных разговоров своих родителей, большей частью знатных вельмож, вхожих в чертог Ньерда. Локи Одинсон был для этих «юных воинов» фигурой столь же загадочной, сколько и непривлекательной – уж слишком он отличался от остальных. Один, бесстрастно сажавший сыновей по обе руки от себя, не давал повода никаким предрассудкам, Фригг нежно улыбалась из полумрака своей спальни, но упорная природа асгардцев искала, тщетно, но непрестанно, того, с кем можно не считаться. В пиршественной зале, или на широком балконе перед огромной площадью, или в чертогах, стоило лишь Тору ласково потрепать брата по волосам, освободить место в первом ряду, а то и вовсе схватить на руки и захохотать – и авторитет громовержца делал свое дело. Тор был для Локи всем, что олицетворяло собой любовь, защиту и веселье, и в своих самых грязных и недобрых мыслях Локи путался и мялся лишь от того, что знал – брат бы оттолкнул его за это.
А у Сиф были руки, покрытые едва заметными веснушками. Волосы ее, золотисто-медные, словно пропитанные медом и украшенные янтарем, ниспадали до пояса, мягкими волнами обрамляя лицо. Сиф забирала у Локи брата, забирала его на свое девственное ложе, полное соблазнов, обещающее утехи и долгие бессонные ночи, она встряхивала волосами, и взгляд Тора тяжелел, становясь неясным и мрачным. Локи даже не знал, объявил ли громовержец прилюдно о своих намерениях, или еще тянет с таким важным шагом – третий день стены чертога были единственным местом, где сын Одина мог думать, не опасаясь быть потревоженным.
***
Золотое яблоко Игун упало на свежую, благоухающую после дождя землю. Оно покатилось по дорожке, узкой лентой петлявшей вдали – мимо кустов с гибкими хлесткими ветками, мимо брошенного Фандралом ножика, мимо птичьего пера. Яблоко подняла женская рука с длинными угловатыми ногтями, чтобы в следующую секунду подбросить плод и точным взмахом кинжала разрубить его надвое. Сиф удовлетворенно хмыкнула, поддевая носком остатки яблока и накалывая его на острие.
- Меткий удар, - негромко произнес Тор, огибая куст и с интересом рассматривая «место сражения», - неужели ты не предпочла бы съесть его?
Сиф покраснела, опуская глаза и пряча оружие в складках платья.
- Не говори никому, пожалуйста, - скованно произнесла девушка, чуть наклоняя голову, отчего в ее волосах блеснуло солнце. Тор чуть было не забыл, зачем пришел, все еще продолжая удивленно глядеть на остатки яблока Игун. Рукой он провел по веткам, пытаясь зацепить одну и вырвать с корнем, но безуспешно. Тогда Одинсон завел со своей будущей невестой непринужденный разговор о последних событиях во дворце, об общих друзьях, неотрывно смотря на Сиф, изучая каждый дюйм ее белого, округлого тела. Покатая линия плеч переходила в тонкие, но сильные руки, лицо девушки – чуть грубоватое – излучало смущение и робость, а небольшая сутулость даже придавала ей некую прелесть. Тор чувствовал симпатию, дружеское расположение, интерес – а влечение, страсть, любование притаились где-то в глубине, прикрываясь маской двенадцатилетнего юнца, дразнясь и заставляя громовержца тереть глаза и невпопад отвечать на вопросы девушки. Если бы не волосы Сиф, то в ее облике не осталось бы ничего, способного хоть как-то привести Тора в состояние, благоприятствующее появлению потомства - от этих волос и в самом деле трудно было оторвать взгляд. Не удержавшись, Одинсон протянул руку, ловя пальцами длинную прядь и рассматривая ее с восхищением, смешанным с недоумением: как у такого существа могут быть такие волосы? Сиф напряглась, замолкая, и вся вытянулась, борясь с желанием убежать прочь от странного собеседника. Перед глазами Тора непрошеным видением возникла тонкая шея брата, на которой колечками лежали мягкие темные волосы, спутывающиеся от малейшего дуновения.
- Я жду тебя завтра в чертоге моего отца, Сиф. Я буду счастлив видеть тебя там, - со всей искренностью, на которую он только был способен, произнес громовержец, удаляясь в сторону крытой галере и оставляя девушку наедине со своими мечтами, надеждами и страхами.
***
Вечернее солнце подползло к ногам Локи, робко касаясь его ступней своими теплыми лучами. Он закрыл глаза, намереваясь пролежать так до самой ночи, чтобы беспрепятственно пройти в библиотеку, когда все люди во дворце уже будут крепко спать. Вошедшая Фригг аккуратно прикрыла за собой дверь, села на край постели и молча поставила перед сыном поднос с едой.
- Я не голоден, - пробормотал Локи, не открывая глаз и сжимая руки в кулаки.
Фригг протянула руку, гладя сына по холодному лбу, и глаза ее наполнились тревогой. Двенадцатилетний сын становился для нее чем-то вроде взрослого, когда в его голосе и манерах проскальзывали эти, непонятно откуда взявшиеся, нотки.
- Завтра твой брат сделает очень важный шаг в своей жизни. Неужели ты не хочешь прийти? – осторожно спросила царственная супруга Одина, отнимая руку и неловко кладя ладонь на колено. Локи поморщился и приоткрыл один глаз.
- Зачем? Меня подобное еще не касается, - бесцветно сказал он, пожимая плечами. Мать, явно сбитая с толку поведением сына, растерянно оглядела его, удержавшись от порыва пригладить волосы Локи и расчесать их.
- Я вчера помогала Сиф укладывать волосы, знаешь, как это делают девушки накануне помолвки. Вплетала ей в пряди камни и завивала их щипцами на висках, чтобы кудри дольше держались. У нее такие красивые волосы, что хочется все время что-нибудь делать с ними, укладывать, причесывать, заплетать, - рассказывала Фригг, не понимая, зачем она говорит подобное сыну, но чувствуя острую потребность что-то сказать. Локи молча отвернулся, пряча лицо.
- Хорошо, как знаешь... Вот тут я тебе оставила, съешь, пока не остыло. Локи, пожалуйста, - неуверенно произнесла мать, вставая и идя к двери. На минуту младшему Одинсону захотелось остановить ее, рассказать ей все, о чем он думал вот уже третий день, может быть, поплакать, но вместо всего этого он вдруг застыл, пораженный одной новой идеей. Локи не заметил, как ушла Фригг – на губах его играла теперь нехорошая, гадкая ухмылочка.
***
Ночью чертоги дворца преображались, приобретая свой особенный вид, аромат и дух. Между высокими пролетами арок гулял неуютный полночный ветерок, колышущий легкие занавеси; в лунные ночи молочно-белые пятна света «хватали» за ноги припозднившихся обитателей дворца. Двери с резными вставками словно оживали, полные фигурок, готовых в любой момент задвигаться и зажить своей, ночной жизнью – если по ним провести пальцами, рельефы показались бы на ощупь мягкими. Тень пролетающей птицы ложилась на плиты пола стремительным, живым пятном, столь же притягательным, как и юркие языки пламени в кованых светильниках.
Дева Сиф спала, накрывшись тонким покрывалом без вышивки, сделанном в самом обычном мидгардском городе. Ее покои были лишены той суровой простоты, сознательно создаваемой Тором, той изящной анархии, царившей у Локи, женственности чертогов Фригг и помпезности комнат Всеотца – у Сиф все было безвкусно и неловко, словно и самой хозяйке неизвестно, как и куда можно поместить ту или иную вещь. Девушка спала, повернувшись на бок, лицом к большому окну, закрытому тяжелой расшитой шторой, и спокойно дышала во сне.
Ночному гостю хватило пары минут страха, одного точного движения и захлестнувшего его чувства опьянения, сковавшего все тело. До конца осознать то, что он только что проделал, было некогда, поэтому младший сын Одина выскользнул из покоев Сиф, и смог вздохнуть полной грудью, лишь упав на свою, такую родную, кровать. Ночной ветер недовольно взвыл, проносясь под сводами коридоров и комнат, чтобы подарить неспокойные сны множеству обитателей дворца – один Тор был неподвластен этому наваждению, так и не сомкнувший глаз за целую ночь.
На полу, рядом со спящим в одежде Локи, бесформенной, мягкой, переливающейся грудой лежало самое ценное, чем обладала Сиф – и во сне брат громовержца мог хохотать, не сдерживаясь.
Глава 7
Давным-давно асы и ваны затеяли кровопролитную войну – о ней рассказывал Локи Гудред, бездумно чертя на старых выцветших пергаментах узкие шлемы богов. Из-под его пера появлялись высокие, статные ваны, которые сходились в поединках с не уступавшими им по силе и красоте асами. Копья их были красными от крови, а поля сражений были усеяны грудами тел в пробитых доспехах. Гудред явно наслаждался своим рассказом, отчего в его тусклых глазах вспыхивали тихие садистские искорки. Ваны, насколько помнил Локи, были сильнее и отважнее асов, которых Гудред рисовал лишенными хладнокровия, так необходимого в бою: их накидки, отороченные мехом, лежали на земле, пропитанные кровью. Игдраccиль помнит то время, когда почва набухала, словно такая же болезненная рана.
Гудред отдавал младшему Одинсону свои рисунки с таким же восхитительным пренебрежением, которое сопровождало каждое его действие, и на некоторых, последних, были изображены колесницы богов, прибывающие в Асгард, чтобы остаться там навсегда. Круглое, недоумевающее лицо смотрело на Локи с потертого пергамента, и рядом, мелким почерком Гудреда было написано «Ньерд, гость Одина». За природную склонность к шуткам и иронии этот неоднозначный человек превратился в библиотекаря, вынужденного рассказывать свои истории юнцу, вместо того, чтобы заниматься любимым делом.
Ньерд, гость Одина, спешил, придерживая рукой широкие полы своего похожего на халат одеяния. Он скользнул в приоткрытую дверь, попадая в просторный, светлый и лишенный всяческого убранства чертог, в центре которого стоял трон с широкой, изогнутой спинкой. Это была пиршественная зала, служившая также и для проведения полуофициальных торжеств, которые Всеотец предпочитал держать в относительном секрете. Ньерд шагнул к трону, перед этим внимательно оглядываясь, и опустился на жесткое узкое сидение – но не для того, чтобы позабавиться, воображая себя царем асов. Щелкнув пальцами, бог заставил неярко вспыхнуть светильники, висевшие по периметру залы. Вошедший Один лишь согласно кивнул, сцепляя пальцы в замок за спиной и меряя шагами чертог.
***
Гул сотен и тысяч голосов! Разные наречия, говорки и выговоры, певучие голоса альвов, скрипучие гномьи разговоры, мелодичная речь ванов, смех, шепот и звон бокалов наполняли сияющую залу. Всеотец восседал на троне, переговариваясь с женой и поглаживая пальцами кованый набалдашник на подлокотнике; справа кусал ногти Тор, стараясь быть поразговорчивее с гостями. Громовержец ждал Локи, чтобы отвлечься от мрачных мыслей – в этом случае даже опасная близость брата не могла отвратить Тора от желания поговорить с кем-то, кто и в самом деле поддержит его. Но Локи не шел, скорее всего, снова читая книгу где-нибудь в укромном уголке дворца. Группа ванов подошла к наследнику Одина, что-то спрашивая: ведь скоро Тор должен был отправиться в Ванахейм, улаживать возникший из-за Хенира спор, и громовержец оказался затянутым в скучный разговор.
Бледность младшего Одинсона бросалась в глаза, так, словно он весь был бы залит грязью или одет в женское платье. Локи прошел на свое место, строгий, хмурый и нервный, в любой момент готовый подпрыгнуть от неожиданности и удрать. Тору пришлось самому подойти к брату, чтобы тихонько пожать тому плечо.
- Локи, послушай… Прости меня за то, что я тебе тогда наговорил. Сам не свой от этой ситуации, - доверительным тоном сообщил громовержец, награжденный полунасмешливым-полусерьезным взглядом. Брат заломил брови, давая понять, что сочувствует великому горю несчастного Тора – настолько фальшивой была эта гримаса. Один смотрел в другую сторону, мать смотрела на Одина, и громовержец опустился на одно колено, чтобы неловко обнять брата. Локи тихо замычал, впрочем, расплываясь в растерянной улыбке, а через минуту потянулся к шее Тора, обнимая его с неподдельной радостью. Идиллия длилась недолго – вошедший ас громко объявил:
- Леди Сиф! – и согнулся пополам, не отрывая восторженных глаз от приглашенных гостей. Где-то в толпе затерялась мать Эйлейва, обмахиваясь большим пером.
Зал, готовый взорваться криками, когда будущие муж и жена выйдут вперед, застыл, безмолвствуя и недоумевая. Единая мысль сковала умы сотен гостей при виде неопрятно торчащих коротких прядей, тусклых и безжизненных, когда Сиф твердой и решительной походкой вошла в залу.
Девушка упорно смотрела в пол, сжав губы и бледнея с каждым шагом. Дойдя до трона Одина, она побелела настолько, что пошатнулась, нервно сжимая кулаки. По ее глазам было видно, что она провела кошмарный день, но у нее хватило мужества выйти к своему жениху в таком виде. Толпа загудела, шевелясь и перемещаясь к выходу. Один за другим зал стали покидать небольшие группы гримтурсенов, цвергов, темных альвов – остались лишь ваны и светлые альвы, скорбно склонившие свои головы в знак почтения. Сиф стояла таким же неподвижным каменным изваянием, то бессильно разжимая руки, то сжимая пальцы в кулаки до побелевших костяшек.
Еще при объявлении «леди Сиф» Локи отпрянул от брата, жадно всматриваясь в дверной проем и часто моргая. Тор, ошеломленный и уязвленный в самое сердце, стоял как оплеванный, и ноздри его раздувались от гнева. При горстке оставшихся людей, громовержец подошел к Сиф, нерешительно поднимая руку и тут же опуская ее.
- Я клянусь, что найду того, кто сделал это, - глухо произнес Тор, и в его голосе проступили пугающие нотки беспощадной ярости, пока что лишь клокотавшей на дне, сухой и расчетливой, и тем она была страшнее. Сиф вздрогнула, как от удара, и быстро удалилась, путаясь в складках платья. Волю слезам девушка дала, только проходя бесконечные пустые и холодные дворцовые анфилады. Оставшиеся на своих местах Один и Фригг переглянулись, хмуро и тревожно, ваны и альвы молча поклонились уходящей деве, а Локи боролся с рвущимся наружу смехом, горьким и нервным, тоненькой иголкой колющим где-то внутри.
***
Удивительно, но они все еще были прекрасны. Такие же мягкие, теплые и густые, оттягивающие ладонь и скользящие между пальцами. Волосы были словно живыми, и Локи поймал себя на мысли, что жалеет их. Ему стало гадко еще в зале, а пока он дошел до своих покоев, неясная тревога оформилась во вполне зрелую злость на себя. Младший Одинсон понимал всю мерзость своего поступка, который он к тому же не мог себе объяснить – в Локи поднимало голову желание оправдаться.
- Я делаю, что хочу, я спас брата от некрасивой девицы, я повеселил столько народа, - пробормотал Локи, рассеяно перебирая в руках свой ночной трофей. Связав прочные нити волос в один хвост, мальчишка на пробу хлестнул им воздух, но никакого эффекта не добился. Как же Сиф прятала свою гриву, когда тренировалась на полях для упражнений? Доставали ли ей волосы хотя бы до середины спины, или нет?
Локи неуверенно подошел к зеркалу, прижимая ладонью к затылку густую массу волос. Второй рукой он расправил пряди, поводя плечами и завороженно наблюдая за своим дерзким отражением. Ладонь перехватила хвост повыше, полностью скрывая настоящие волосы Одинсона – он оказался во власти волнистых прядок, щекочущих лицо и беспорядочной красотой ниспадающих до пояса. Локи всего лишь хотел посмотреть.
Плечи сами расправились, придавая осанке каплю венценосной величавости. Мальчик чуть повел бедрами, закусывая губу и напрягая мышцы живота – созерцание этого зрелища отозвалось приятными мурашками по всему телу. Тонкой рукой, белеющей в полумраке, Локи убрал назад пряди, опуская дрожащие ресницы и выгибая спину в надежде увидеть себя сзади. Медная грива тянула к себе, манила своим переливчатым цветом, своей податливостью и легкостью – и младший сын Одина неожиданно для себя расхохотался, запрокидывая нежную, хрупкую шею, обнажая в ухмылке ровные зубы и чуть выступающие клыки. Плавно изогнувшись, Локи оперся рукой о зеркало, открыто улыбаясь своему отражению и даже не пытаясь понять, почему он смеется.
В полумраке комнаты младший Одинсон вскрикнул, застывая от ужаса. В зеркале, над своим узким плечом, Локи увидел совершенно бешеные, белые от ярости и чего-то еще более животного, глаза старшего брата.
дальше в комментах)
@темы: Thor, фанфик, Поля, майкизмы, педерастическая поза, l'homme - c'est rien, l'oeuvre - c'est tout
-
-
19.05.2012 в 13:45-
-
19.05.2012 в 13:45-
-
19.05.2012 в 13:46-
-
19.05.2012 в 13:46-
-
19.05.2012 в 13:48-
-
19.05.2012 в 13:49-
-
19.05.2012 в 13:49-
-
19.05.2012 в 13:50-
-
19.05.2012 в 13:51-
-
19.05.2012 в 13:51-
-
19.05.2012 в 13:51-
-
19.05.2012 в 13:52-
-
19.05.2012 в 13:53-
-
19.05.2012 в 13:53-
-
19.05.2012 в 13:54-
-
19.05.2012 в 13:54-
-
03.06.2012 в 00:59-
-
03.06.2012 в 00:59-
-
03.06.2012 в 01:00-
-
03.06.2012 в 01:00